– Ресторана «Динамо»? – переспросил Алхан своего человека.
– Да, «Динамо», – кивнул он.
Мудаева терзала тревога, он ходил взад и вперед по кабинету и отгонял от себя нехорошие предчувствия. Он рассуждал вслух в присутствии Яраги:
– Ты думаешь, Матушка меня продинамила со встречей?
– Если так, то тебе крышка, – не щадил своего земляка Яраги. – Хотя, я думаю, встреча состоится. Ты поедешь один. Минимум охраны. Тебя там могут убить. Тогда версия, которую ты изложил мне, подтвердится. Если же речь пойдет о пацане, ты должен убедить эту бабу, что ты не при делах, должен уладить все. По твоей вине подорван авторитет нашей общины. Ты обязан исправить ошибку или искупить ее своей кровью. Искренне желаю тебе выкрутиться, с нами Аллах!
Алхан прибыл на место встречи на пять минут раньше. Его «БМВ» свернул к пирсу, где швартовался круизный речной лайнер «Леся Украинка», и затормозил в нескольких метрах от трапа. Алхан вышел из машины, достал любимый «Кэмэл», прикурил и жадно затянулся. В случае чего ему не на что рассчитывать: кроме водителя и одного телохранителя, рядом никого не было. Вполне могло быть, что эта сигарета последняя в его грешной жизни. Так размышлял Мудаев, глядя на бегающие по воде солнечные блики.
К причалу подъехали две иномарки. «Ниссан Патрол» притормозил рядом с пароходом, оттуда вылез Кутателадзе, человек, с которым Мудаеву меньше всего хотелось общаться.
– Ну что, лапки кверху, – прорычал Роланд, приближаясь к Мудаеву. Он подошел к Алхану на расстояние вытянутой руки и, округлив глаза, прошептал:
– Ты мой личный враг. Независимо от того, что бы ты ни придумал, ты услышишь меня, сука. Я хочу посмотреть, как чувствует себя твоя башка отдельно от туловища. Я всех обрезанных баранов из Киева вышвырну!
– Ты Шаолинь, – набравшись смелости, съязвил Алхан.
– А ты сомневаешься? – Кутателадзе сотрясал воздух указательным пальцем. – Пидор, готовься к свадьбе, я тебя своей женой сделаю. Я тебе сватов пришлю, выйдешь за меня замуж…
Алхану повезло, что подъехала Матушка, а то бы долго ему пришлось выслушивать кондовые остроты гориллы.
Алхан и Матушка молча, без приветствия, проследовали в приготовленную для встречи кают-компанию. Они говорили в течение часа с глазу на глаз.
Когда Родионова спустилась по трапу на пирс, то сказала Лисовскому:
– Нас направили по ложному следу. Роланд наломал дров. Чечня ни при чем.
Алхан был на седьмом небе. Все обошлось. Переговоры принесли ему долгожданный покой. Он приехал в свой дом, оборудованный впопыхах под крепость. Его встретил Усманов. Алхан все рассказал посланцу координатора. Яраги, выслушав Алхана, улыбнулся, похлопал его дружески по плечу и посоветовал:
– Позвони координатору – поделись радостью!
Яраги всучил бумажку. Секретный номер спутникового телефона был написан карандашом на маленьком клочке. Алхан, чувствуя себя триумфатором, набрал нужные цифры.
На том конце ответили:
– На проводе секретарь эмира Кавказа.
В этот момент Яраги выстрелил Алхану в затылок и, засунув пистолет в кобуру, проговорил, глядя на убитого земляка:
– Я же предупреждал, никогда не выходи на координатора напрямую. – Яраги взял трубку и сообщил абоненту: – Инструкции выполнены, вылетаю в Лондон.
* * *
Пить? Борис был близок к тому, чтобы навсегда разочароваться в вине, хмель совсем не помогал заглушить боль души. Спать? Нет, ему не спалось. Его с упрямой перманентностью доставал проклятый сон, который проигрывался во все более зловещих вариациях. Не поддающиеся дреме участки мозга неутомимо расклеивали на внутренней части черепа сказочные аппликации, будто претендовали на роль режиссеров-мультипликаторов. Как надоел Борису этот мультсериал с летальным исходом! Не в силах пресечь мистический бред, Борис продолжал уходить от преследователей. Он все изощреннее обманывал их, но всякий раз они в конце концов настигали. Он просыпался мертвым и с облегчением, но без особого восторга осознавал, что жив.
Наяву же его атаковала реальность. С легкой руки Кутателадзе в городе шла бессмысленная резня. Борис остался не у дел, отверженный, одинокий и так же, как во сне, без видимой перспективы на «хеппи-энд». Последний раз Бориса даже позабавило окончание сна. Демоны не стали его убивать: он нашел неожиданный способ их не подпустить – огонь. Он обнаружил, что эти сгустки зла боятся огня, а ему, напротив, было хорошо и комфортно в объятиях пламени. Ему и Лене, они были вдвоем. Они горели и смеялись в лицо своим убийцам, и что интересно, это не было самоубийством, кремацией заживо. Нет, они с Леной будто надели на себя огненные одежды, телу огонь не причинял никакого вреда. Огонь разил только их преследователей.
– Чертовщина! – сплюнул Борис, проснувшись. Наспех умылся и стал собираться. В четырех стенах он не испытывал ничего, кроме гнета. Уж лучше выйти на улицу, посидеть в какой-нибудь кофейне под открытым небом, а лучше пройтись по парку или по набережной Днепра. Может быть, пропустить стопочку коньяка? Пить и не пьянеть было до нелепости глупо. В спиртном нет подлинного успокоения. Пытливый ум Бориса раскопал в питье нечто механически отвлекающее, подобное перебиранию четок или кусанию ногтей. Ни к тому, ни к другому он не привык. Пристраститься к спиртному ему, пожалуй, тоже не грозило. Побродив по парку, Борис вышел к галерее художников, уставивших картинами клумбы. Он принялся без всякого интереса прицениваться к дешевой мазне.
Сюжеты полотен, выставленных на продажу, были достаточно посредственны, банальны и скучны. Однообразные пейзажи, безвкусные натюрморты, подражательская маринистика, безжизненные портреты… Он не ожидал увидеть здесь ничего ошеломляющего, но внезапно наткнулся на полотно, приковавшее его внимание.
…Обезумевший подросток с бешеными глазами, бросающий горящий факел за многоярусный резной иконостас, опрокинутая пустая канистра, из которой течет слабая струйка бензина, бушующий в храме пожар, подбирающиеся к ликам святых и изразцам языки пламени.
«Огонь… Наваждение», – ужаснулся от мысли Борис и громко спросил:
– Кто это нарисовал?
– Это моя работа, – показался автор, бородатый с проседью мужчина в берете, – это для настоящего ценителя. Писал для себя, ни за что бы не продал, если бы не финансовые затруднения.
– Скажи, что это такое? – спросил Борис. Грубые нотки в его голосе насторожили художника.
– Полотно называется «Приказ Сатаны», – как бы оправдываясь, объяснил художник. – Заблудший юноша с надломленной психикой оскверняет божий храм.
Борис взял картину в руки:
– Зачем ты это сотворил? – Раздражение было настолько велико, что Борис готов был разорвать эту дьявольщину на кусочки.
«Надо ж такому случиться, вместо покупателя свела нелегкая с маньяком», – художник не на шутку испугался. В надежде на то, что коллеги в случае чего придут на помощь, он произнес заметно громко, чтобы все слышали: