Потом она остановилась.
– Дальше не надо. Вон там я живу, – она показала ничем не примечательный дом с высокими венецианскими окнами на первом этаже. – У нас небольшая квартирка.
Они еще раз обнялись. Она целовала его и, навзрыд плача, приговаривала:
– Я буду ждать! Я буду очень тебя ждать!
Перейдя через пустынную в эту ночную пору улицу, она остановилась в световом овале под фонарем, обернулась, что-то сказала Павлу.
Он не расслышал.
Тогда она показала рукой: «уходи».
Он вернулся к автомобилю, а она все стояла и глядела ему вслед. И когда автомобиль проезжал мимо ее дома, она все еще продолжала стоять, прислонившись к стене своего дома. Когда они поравнялись, она взмахнула им рукой.
– Ну и куда теперь? – спросил Кольцов, когда ее дом уже исчез за поворотом.
– Туда же, на Маркс-Дормуа.
– Почему вы не говорите о том, ради чего за мной приехали. Что случилось?
– Нашелся Миронов.
– И вы до сих пор молчали! – упрекнул Болотова Павел. – Что он говорит? Какие у него новости?
– Никаких.
– Как это: никаких?
– Так. Ни-ка-ких. Нашел его я. Уже ни во что не веря, я в очередной раз зашел в ваше кафе и увидел человека, по приметам похожего на него. Подходить не стал. Осторожно понаблюдал за кафе. Он сидел там еще больше часа. Ни с кем не общался, явно кого-то ждал. Потом пошел через пустырь в сторону Монтрее. Я огляделся, вроде нигде никого. Один идет. Окликнул его на русском языке. Он остановился. Я спросил, не он ли Миронов? Он так подозрительно на меня посмотрел, и сказал: «Ну, допустим. Что вам надо?» Я ему отвечаю: «Ничего. Вас уже больше недели разыскивает один ваш знакомый», – обстоятельно отчитывался Болотов. – Вашу фамилию я не назвал. Мало ли что.
Нетерпение Кольцова зашкалило за все мыслимые отметки:
– К чему все эти подробности! – почти закричал он. – Саквояж! Он нашел саквояж?
– Откуда я знаю?
– Но вы же с ним разговаривали!
– Я не смог ничего из него выдавить. Он был молчалив, как египетская мумия.
– И вы его отпустили?
– А что я мог сделать?
– Ну хоть что-то же он сказал?
– Сказал. Ну да. Сказал: «Кто меня ищет, тот знает, где меня найти». И все. И ушел. Надеюсь, завтра он снова появится в том вашем кафе.
– Какое «завтра»? Я до завтра не доживу! – взволнованно сказал Павел. – Поворачивайте, едем в Монтрее.
– Нормальные люди в эту пору уже досматривают второй сон, – проворчал Болотов, но все же притормозил и стал разворачиваться.
Только знакомыми ему улочками Илья Кузьмич выехал на бульвар Вольтера, по нему – до площади Наций, и затем до Монтрее. Всю дорогу он угрюмо молчал, выказывая свое недовольство сумасбродством Кольцова и этим, с его точки зрения, бессмысленным ночным путешествием.
На окраине Монтрее Болотов сухо спросил:
– Ну, и куда теперь?
Павел пристально вглядывался в тускло освещенную улицу. Ему казалось, он хорошо запомнил путь к кинофабрике и надеялся либо там застать Миронова, или у кого-то узнать его домашний адрес. Но сейчас, в ночной темноте, он никак не мог сориентироваться. И, наконец, сказал Болотову:
– Надо бы у прохожих спросить, как проехать к кинофабрике.
– Уж не думаете ли вы, что на кинофабрике кто-то ночью работает? – ожидая, когда на пустынной улице кто-нибудь появится, ворчал Илья Кузьмич.
Парочка молоденьких влюбленных подробно рассказала, как проехать к кинофабрике. И вскоре они въехали через уже знакомые Кольцову ворота и остановились возле ярко освещенного павильона. Отбрасывая на асфальт причудливые тени, вокруг павильона сновали люди.
– Это, верно, все русские? – спросил Болотов. – Среди французов таких сумасшедших нет.
Павел не стал слушать его брюзжание. Он торопливо вошел в павильон, издали увидел ярко освещенный уголок декорации, направился туда. Здесь снималась очередная фильма, что-то из русской истории. Под ослепительным светом прожекторов сидели рядышком бородатые дородные ряженые в расшитых золотом кафтанах. Видимо, они изображали в новой фильме бояр. Киносъемщик направлял на них свою, похожую на чемодан, громоздкую кинокамеру. Тут же толпились помощники в рабочих комбинезонах, они что-то замеряли рулеткой. Съемка только готовилась, и поэтому все – и статисты, и пока не занятый работой киношный персонал – были расслаблены, спокойно наблюдали за творческими муками киносъемщика и его помощников.
Присмотревшись ко всему происходящему, Павел увидел знакомого: тощего парубка с вислыми запорожскими усами. Кажется, он работал здесь помощником режиссера. Вспомнил, что это он не так давно уговаривал Миронова изобразить какого-то ездового или ямщика.
Кольцов подошел к парню, взял его выше локтя за руку, спросил:
– Извините, уважаемый! Не подскажете, где сейчас можно отыскать Миронова?
– Юрку? Да он где-то здесь! – парень огляделся по сторонам, кому-то крикнул: – Семен! Где Юрка?
– Был здесь. Должно, спать отправился, – отозвался широколицый толстый парень неестественно тонким бабьим голосом.
– Домой?
– Никак нет. Я пока никого не отпускал. Иван Ильич сказали, что под утро еще понадобятся стрельцы, – обстоятельно отчитался Семен.
– Его вот ищут, – объяснил помощник режиссера..
– Из полиции? Опять что-то натворил?
– Нет, я его земляк, – успокоил всех Павел.
Помощник режиссера принял к сведению слова Кольцова, приказал Семену:
– Приведи его.
– Как же! Приведешь! Мы с ним не в контакте. Норовистый, зараза, как необъезженная коняка. Вчера меня за здорово живешь по физии съездил, – пожаловался Семен.
– Ну отведи вот их. И тут же назад. Скоро Иван Ильич придут, сымать бояр будем.
Болотова, заинтересовавшегося киношной суетой, Кольцов оставил наблюдать за подготовкой к съемке, а сам вслед за Семеном отправился в поисках Миронова в другой конец павильона. Шли уже знакомым Кольцову путем. Он предположил, что если Миронов никуда не сбежал с кинофабрики, то, скорее всего, спит сейчас в своем закутке, во всеми забытой до поры до времени капитанской рубке.
Там его и нашли.
– Юрка! К тебе пришли? – еще издали прокричал Семен.
В ответ была тишина.
– Норовистый, гад. Чуть что, сразу кулаками машет, – снова пожаловался Семен и, подойдя к самой лесенке, ведущей в капитанскую рубку, опять прокричал: – Слышь, Юрка! За тобой пришли!
– Кто? – донесся из рубки голос Миронова.
– Кто-кто! Полиция!
– Скажи полиции, у меня сегодня не приемный день. Пускай завтра приходят, – лениво, сонным голосом, отозвался Миронов.