«От бандитов попал к шпионам, – подумал Егор с пугающим его самого равнодушием. – Славно. Хорошо, что не наоборот. Впрочем, все в этой жизни обратимо».
Он походил по комнате и, уловив что-то необычное, будто бы изменившееся со вчерашнего вечера, остановился возле стула, на котором была ровно сложена его одежда. Озадаченно ее перебрав, Егор убедился, что ее не только сложили, но предварительно выстирали, высушили и выгладили.
Ну, если дружеская опека Аркадия Борисовича простиралась так далеко, то можно было только догадываться, что он потребует в оплату!
Тут у Егора возникла одна заманчивая мысль. Она, собственно, будировала его сознание всю ночь, но за лазанием в канализацию и поисками убежища ему было некогда браться за ее осуществление. Сейчас же было самое время.
Он огляделся, якобы в задумчивости, а на самом деле хитро – как ему казалось – изучая обстановку.
Где у них камера? В углу? Незаметно. Вмонтирована в решетку вентиляции? Очень может быть. Или в люстре, на вид чудовищной, но для такой цели вполне подходящей? Ну и ладно. Пускай себе наблюдают. А ему надо уединиться.
Санузел был совмещенный, но со всем необходимым. Полный жиллеттовский набор, зубная щетка в упаковке, стопка полотенец, для чего-то оставленный в держателе над унитазом порнографический журнал. Для чего, спрашивается? Чтобы тем, кто наблюдает, было нескучно? Забавные здесь ребята. Стирают вот, гладят…
Полистав на унитазе журнал и разочаровав наблюдателей, Егор взялся за бритье. Не спеша размягчил щетину горячей водой, для чего не менее пятнадцати раз сполоснул и подержал в ладонях лицо. Затем наложил пену, причем так густо, что стал похож на Санта-Клауса. И начал приставлять к ножке бритвы головку с пятью лезвиями – последний писк знающей все о мужском лице фирмы.
Выполняя эти процедуры, он смотрелся в зеркало лишь мельком, не застревая взглядом на отражении своих зрачков. Камера могла быть и здесь, и он не исключал возможности, что зеркало было прозрачным. Не хотелось, чтобы следующие его действия разгадали или хотя бы отметили, как необычные. Все должно казаться таким будничным, рутинным, чтобы даже предвзятому глазу нечем было поживиться. И если у него ничего не выйдет, все останется в нем, – и ни в ком больше.
Вот он, будто невзначай, задержал взгляд на своем отражении. Подождал пять секунд, десять, двадцать… Ничего. Он уже начал думать, что его эксперимент обречен на неудачу, и нечего на себя пялиться, надо бриться и идти завтракать – где здесь, кстати, завтракают? – как вдруг по зеркалу словно прошла рябь, и следующие полминуты он, не отрываясь, рассматривал то, что перед ним возникало.
Сначала он увидел лицо генерала Чернышова, смущенно обращенное к нему, и услышал его слова… Затем перед ним возник ряд статуэток, человек с седым ежиком волос, его непроницаемый взгляд… Потом, словно из распавшегося сгустка воздуха, появилась Жанна и взглянула на него нежно и как-то отстраненно, и Егор услышал ее голос, прокатившийся в нем бусинками жемчуга. Потом он увидел профессора Никитина, и то, что он от него услышал, было неожиданно и ожидаемо одновременно…
Это было новое и странное ощущение, Горин еще к нему не привык – хотя, с учетом посещения квартиры на Ходынской, он заглядывал в свое будущее уже в третий раз. Именно в свое, а не в чье-нибудь чужое. До сих пор, если он смотрел в телевизор, или стоял перед рулеточным столом, или заглядывал кому-нибудь в глаза, он видел коридор (своеобразный атавизм его детства), в котором возникали картины будущего. Но чтобы вот так, глядясь в зеркало, он смог наконец увидеть свою жизнь – до такого уровня он еще не доходил. Как это у него стало получаться? Здесь, конечно, сыграло роль зеркало в квартире его отца, оборудованное сенсорным экраном. Оно словно послужило катализатором к химической реакции, придав мощный толчок его способностям. Он преодолел с помощью этого зеркала какой-то барьер, внутренний зажим, и теперь мог, заглянув в любое другое зеркало, увидеть то, что ждет его в ближайшее время. Правда, далеко он видеть не мог, максимум на несколько дней. Но можно было надеяться, что со временем его дар станет еще сильнее и он сумеет увидеть себя и мужчиной в годах, и глубоким стариком, и…
«Нет, – улыбнулся про себя Егор. – Этого я, пожалуй, видеть не хочу, какой бы красивый гроб мне ни купили. Пусть хоть что-то останется тайной».
Он брился и думал о том, что в квартиру на Ходынской был послан Никитиным именно для того, чтобы встретиться с зеркалом. Не с отцом, а с зеркалом. Да и не было никакого отца! Егор и раньше подозревал, что Никитин водит его за нос. Теперь же он убедился в этом доподлинно.
Новые знания придали его мыслям и новое направление.
Итак, отца нет. Вернее, он есть, но как-то назвать его отцом у Егора язык не поворачивался. Ладно, одной заботой меньше. Все равно он настолько привык считать себя сиротой, что обретенный родитель никак не ассоциировался им со своей жизнью. Если бы лет на десять раньше, когда Горин был моложе, ранимее и добрее. А теперь он бывалый циник, трепаный чердачный кот, для которого право на одиночество ценнее всех благ, даримых самой заботливой семьей.
Лучше подумать о том, как ему вести себя с генералом Чернышовым. Он привезет скверные вести. Что ж, этого можно было ожидать. Простая логика подсказывала именно такой ход событий. Правда, Чернышов – человек благородный, и он исполнен решимости действительно помочь Егору. Остается только этим воспользоваться, не отвечать же генералу черной неблагодарностью за его благие деяния.
И еще. Жанна. О, как он вдруг по ней заскучал! Даже ощутил легкую боль, когда вспомнил ее улыбку, ее глаза и губы. Очутиться сейчас с ней далеко отсюда, на жарком пляже, среди пальм, дюн и молчаливых смешных крабиков… Как бы он ее любил! Он не выпускал бы ее из объятий круглые сутки. Но что проку мечтать? Она – не с ним, и надо привыкать и к этой мысли тоже. В жизни все конечно. А отношения – такая хрупкая вещь…
Егор добрился, принял душ и вышел из ванной обновленным в буквальном смысле слова. Даже в двух смыслах. Но второй он хотел бы сохранить при себе на как можно более долгий срок.
Дверь в комнату оказалась незапертой. Приятно. Но он уже об этом знал.
Горин спустился вниз и увидел давешнего капитана.
– Проснулись? – после короткого приветствия спросил тот.
– И очень хочу есть, – признался Егор.
– Прошу за мной.
Капитан проводил Егора в небольшую уютную столовую, где его накормили до отвала. Был уже десятый час, в столовую никто не заходил. И вообще Егор пока никого, кроме капитана-дежурного и повара, не видел.
– Когда приедет Аркадий Борисович? – спросил он капитана, подойдя к нему после завтрака.
– Уже едет, – последовал ответ.
– Я могу пройтись по территории?
– Там дождь, – ответил капитан.
Егор расценил это как вежливый отказ. Он поднялся наверх и лег на кровать. Но не прошло и четверти часа, как в комнату ворвался Чернышов. Именно ворвался, с силой отворив дверь. И выражение лица у него было такое, что Егор, не знай он всего заранее, испытал бы не лучшие чувства.