Они подъехали к месту для пикников. Развернув фургон, Дрю задним ходом подогнал его к одному из каштанов. Затем посмотрел на деревья, скрывавшие их со стороны дороги, выключил двигатель и вышел на поляну.
— Я скоро вернусь, — пообещал он и, улыбнувшись, помахал резиновым шлангом.
Один конец шланга он надел на выхлопную трубу, а другой просунул в приоткрытую заднюю дверцу фургона. И. снова заведя мотор, подал машину еще немного назад, пока ствол каштана не прижал дверцу к шлангу. Салон начал заполняться едкими выхлопными газами.
Мужчина был близок к истерике.
— Господи, я был прав! — кричал он. — Псих! Паршивый ублюдок!
— Если ты будешь слишком волноваться, — холодно сказал Дрю, — то скоро собьешься с дыхания.
У мужчины выкатились глаза. Он закашлялся.
Собрав спальные мешки, Дрю заткнул щели в задней дверце. Затем убедился, что все стекла на окнах были подняты до упора. Покидая кабину. он включил радио.
— Немного музыки, а?
Он ожидал чего-нибудь еще более резкого, чем тяжелый рок. Однако диктор объявил: “Линда Ронстадт и оркестр Нельсона Риддла”.
Вместо переаранжированных композиций Фрэнка Синатры и других слащавых мелодий пятидесятых годов Ронстадт (чья версии известной “Когда меня полюбят?” и “Снова в Ю Эс Эй” запомнились Дрю) начала исполнять типичные песенки из репертуара сороковых. От этого можно было тронуться рассудком.
К действительности его вернул натужный кашель пленника. Из фургона валили клубы выхлопных газов.
— Задыхаюсь, не могу дышать, — прохрипел мужчина. — Я не…
Дрю захлопнул дверцу и не спеша пошел по каменной дорожке, веющей к деревянному мостику. Остановившись у ручья, стал бросать камешки в воду. Воздух был прохладный и приятный.
Он с безразличным видом оглянулся на фургон. Лобовое стекло было затуманено изнутри, но он все-таки мог различить человека, извивающегося на пассажирском сиденье. Что важнее, человек мог видеть его. Дрю облокотился на перила мостика. Из фургона доносились приглушенные крики.
Когда крики стали затихать, Дрю оттолкнулся локтями от перил и пошел назад к машине. Открыв дверцу, он выключил двигатель.
— Ну, как мы себя чувствуем?
Лицо мужчины было серым, с лиловым оттенком. Глаза почти закрыты. Когда машина проветрилась, Дрю похлопал его по щекам.
— Смотри, не засыпай. А то я подумаю, что наскучил тебе. — Мужчина продолжал молчать.
— Я спросил, как ты себя чувствуешь? Наконец тот с трудом выговорил:
— Сукин сын.
— Значит, хорошо?
Мужчина закашлялся, тщетно пытаясь прочистить легкие.
— Ублюдок, ты же дал слово.
— Какое слово?
— Никаких пыток. Ты обещал не пытать и не убивать.
— Я держу свое слово. Ты сам виноват, превращаешь испытание в пытку. Отравление угарным газом вовсе не мучительно. Это как сон, в который ты медленно погружаешься. Расслабься, плыви по течению. Чувствуй себя свободней.
Мужчина захрипел, глаза покраснели и заслезились.
— И это называется, ты не пытаешься убить меня?
— Разумеется, нет, — оскорбился Дрю. — У меня нет ни малейшего желания убивать тебя.
— Тогда что же ты делаешь?
— У меня есть кое-какие вопросы к тебе. Если ты и сейчас не ответишь на них, я снова заведу двигатель. И еще раз, если потребуется. В конце концов, окись углерода подействует, Через какое время — зависит только от тебя, хотя есть шанс, что твой рассудок слишком ослабнет и ты не заметишь, когда потеряешь способность сопротивляться.
— Ты думаешь, я боюсь смерти?
— Повторяю, я не собираюсь убивать тебя. Ты останешься в живых.
— Тогда какого дьявола мне говорить?
— Дело в том, что тебе предстоит нечто худшее, чем смерть. Если ты не заговоришь, — Дрю задумчиво погладил бороду, — то в будущем тебя ждет довольно жалкая жизнь. Просто существование, и все.
Мужчина побледнел.
— Ты будешь тихим, как одуванчик.
— Почему мне сразу не сказали?
— Не сказали о чем?
— О тебе. Ты дурачил меня с того самого момента, как я очнулся. Ты все время выводил меня из равновесия. Сумасшедший? Да твоему рассудку любой позавидует!
Дрю включил двигатель и захлопнул дверь.
С третьего захода мужчина начал отвечать на вопросы. Это было довольно длительной процедурой. К тому времени он уже почти не ворочал языком и часто терял сознание. Дрю пришлось проявить выдержку, но по крайней мере он был уверен, что пленник говорил правду — окись углерода лишила его способности сопротивляться и, таким образом, подействовала подобно амиталу натрия. Двумя часами позже Дрю получил все сведения, на какие только мог рассчитывать.
Однако узнал он не много. Нападение было заказано так же профессионально, как и осуществлено. По вполне понятному правилу клиент никогда не участвовал в самой операции. В случае неудачи, если один из наемников попадал в плен или решался шантажировать своего работодателя, то обрывались все следы, ведущие к тому. кто платил деньги. При этом клиент всегда действовал через посредника, а тот в свою очередь нанимал еще одного человека, который докладывал ему о выполненной или невыполненной работе. Никто, за исключением самих исполнителей, не видел друг друга в лицо. Заключая сделку, клиент и посредник разговаривали по нейтральным телефонам. Ни одно слово не писалось на бумаге. Деньги переводились на анонимные счета в швейцарских или багамских банках.
Насколько Дрю понял из нечленораздельной речи своего пленника, процедура его найма следовала всем этим канонам. Дрю выяснил только то, что с ним связался некий платный агент, который не назвал своего имени и, разумеется, не сказал, кто и зачем заказал нападение на монастырь. Спрашивать в таких случаях не полагалось — излишнее любопытство могло только повредить делу. Тем не менее, оплата была обещана щедрая.
Во время допроса Дрю не раз давал пленнику нюхать нашатырный спирт, который нашел в аптечке. Теперь же он позволил ему заснуть, а, прислушиваясь к дыханию, открыл обе передних дверцы фургона.
Дрю был обескуражен. Он надеялся на легкий способ получить ответ, но Господь решил повернуть дело иначе. Итак, его обязанности на этом не кончались. Предстояло наложить на себя еще одну епитимью.
Ну что ж, он сделал попытку и потерпел неудачу. В том не было никакой его вины. И он поступил бы глупо, если бы не воспользовался представившимся случаем. Но он слишком задержался. Нужно было торопиться. В Бостон. Выйти на своего связника, отца Хафера. Тот должен рассказать его покровителю о том, что произошло в монастыре. Предупредить церковь и дать ему убежище.