Остановившись на ступеньках, Сириль достала мобильный телефон, зашла в «Галерею» и еще раз взглянула на фотографию тайской девочки. Она с грустью смотрела на Док Май.
«Что они с тобой сделали? Как тебе помочь?»
Вздохнув, она оторвала взгляд от фотографии и огляделась, с наслаждением рассматривая крыши храма, раскрашенные, будто ковры. Это было великолепное зрелище!
Она встала в очередь перед королевской часовней, где располагалась знаменитая статуя Изумрудного Будды. В пятнадцатом веке на руинах храма в Чианг Рай обнаружили статую Будды, покрытую искусственным мрамором. Но это покрытие легко снялось, и под ним оказалась нефритовая оболочка. Священная статуя путешествовала до самого Лаоса, после чего окончательно вернулась в Таиланд, где была установлена в часовне, и посмотреть на нее приезжали люди со всей страны.
Сириль следила за происходящим вокруг и постепенно успокаивалась. Здесь земное смятение отступало. Конечно, горести не становились менее болезненными, но их было легче переносить. Здесь становилось понятно, что судьбе не поддаются — ее принимают, что страдания и радость являются двумя сторонами одной медали. Сириль подумала, что никогда прежде не осознавала это так ясно, как сейчас.
Она провела рукой по тяжелой двери, ведущей в величественный зал, украшенный от пола и до потолка. Она следовала за толпой. В центре зала на золоченом пятиярусном троне сидел Будда. Посетители, стоявшие перед Сириль, склонились перед ним, и она последовала их примеру.
Да, именно так… Горести были лишь одной из составляющих ее жизни. Они проходили, как и радости, уступая место последующим событиям и чувствам. На стене был написан отрывок из легенды о Сиддхартхе. Сириль помнила этот рассказ. Молодой монах обошел весь мир в поисках мудрости и счастья. И в конце концов нашел их лишь рядом со старым паромщиком. Он открыл мудрость в самом себе, в течении воды — символе непостоянства.
Непостоянство…
Сириль снова и снова прокручивала в голове это слово. На сегодняшний день оно приобрело для нее особый оттенок.
Перестав заниматься тяжелыми случаями в области психиатрии и переключившись на более легкие неврозы, она полагала, что ее жизнь навсегда изменится, станет простой и легкой. Пологим подъемом без препятствий…
Но нет, так не могло продолжаться вечно. Все менялось. У нее мог обнаружиться рак, неизлечимая болезнь… А у нее были всего лишь проблемы с памятью и — возможно! — приступы неконтролируемой агрессии.
Гораздо хуже было то, что десять лет назад другая она согласилась участвовать в бесчеловечном эксперименте. Другая она не осознавала всей ответственности своих поступков и стала причиной психоза по крайней мере одного из пациентов. Как она могла пойти против своих деонтологических принципов? Ей угрожали? Бенуа на нее давил?
Она смотрела на Будду. Он пребывал в состоянии медитации. На самом деле он был небольшим — огромным его сделала вера людей.
«Возможно ли, что внутри меня существует другая я?»
Рядом с ней, по-турецки поджав ноги, сидела женщина. На коленях у нее лежал ребенок. Женщина, закрыв глаза, обнимала его.
Сириль спросила себя, а в чем заключается ее собственное счастье. В размеренности, в работе, в привязанности к Бенуа? И была удивлена тем обстоятельством, что ответы на этот вопрос совершенно ее не удовлетворили.
Сердце защемило, и Сириль поняла, что ей не хватало тепла настоящей семьи. Ей хотелось иметь детей, которые ждали бы ее звонка и надеялись бы на нее. Она почувствовала себя невероятно одинокой. Чтобы справиться с этим, она сделала несколько глубоких вдохов и выдохов и изменила позу.
— Лили…
Сириль подскочила. Он был рядом с ней, совсем близко. Ее сердце, как, впрочем, и все тело, замерло.
— Что вы здесь делаете? — прошептала она, опустив глаза.
— Я пришел увидеть тебя.
— Зачем?
— Чтобы кое о чем спросить.
Сириль посмотрела направо, потом налево. Никакой возможности сбежать. И даже если бы ей это удалось, то что дальше? С момента их последней встречи прошла целая вечность. Ей было страшно, но она сказала себе, что должна его выслушать, а после он уйдет.
— Выйдем, — сказала она как можно более твердо.
Они пятились, а потом встали, не поворачиваясь спиной к Будде.
«Он вооружен?»
В ее голове вертелось множество вопросов. Они вышли к паперти, и Жюльен довольно крепко схватил ее за руку.
— Я задержу тебя ненадолго. Может, выпьем кофе?
Он задал этот вопрос с галантностью, которая никак не соответствовала его твердой хватке, и одарил Сириль самоуверенной улыбкой.
— Хорошо, — сказала Сириль, искоса взглянув на него.
На нем были джинсы и голубая рубашка поверх белой футболки. За спиной — неизменная фотосумка. На глазах — солнцезащитные очки. Куда подевался несчастный молодой человек с депрессией, которого она принимала несколько Дней назад в своем кабинете?
Они спустились по многочисленным ступенькам храма, опустив глаза и не глядя на полицейского, как будто скрывали какую-то тайну.
— Куда вы хотели бы пойти? — спросила Сириль негромко.
— Напротив главного входа есть кафе.
Они пересекли площадь, на которой располагалась школа обучения тайскому массажу и Королевский Дворец.
Сириль аккуратно отвела руку Жюльена.
— Я никуда не убегу.
Они шли довольно быстро и молчали. Жюльен был выше ее на голову. Он выглядел совершенно спокойным, Сириль покусывала большой палец. Ее охватили нерешительность, боязнь ошибки, чувство вины, гнев и опасение за собственную безопасность. Ее сердце громко стучало в груди. Что делать? Она хотела как можно быстрее избавиться от Жюльена, но он, возможно, представлял собой опасность для других. Может ли она позволить ему скрыться? Или должна сдать его полиции? Но под каким предлогом?
Сириль не понимала, как могла не предвидеть эту встречу, не подготовиться к ней. Она жила в страхе, что он где-то рядом, и не продумала следующий шаг. Пот каплями сбегал по спине, но ее знобило. Не глядя друг на друга, они дошли до сторожевой будки у входной двери. Толпа японцев фотографировалась на фоне статуй Будды. Другая группа туристов стояла возле охранников в форме.
Сириль провела рукой по волосам. Куда подевалась ее способность предвидеть ситуацию, умение быть на шаг впереди, чтобы ее не застали врасплох? Ее мозг как будто отказывался работать. Она собиралась предоставить все на волю случая. А это было плохо.
Жюльен засунул руки в карманы джинсов и высоко поднял голову. Даже с отросшей бородой он был красив и казался вполне здоровым и уверенным в себе молодым человеком. Он ничего не говорил. Он считал, что в этом нет необходимости. Впервые Сириль подумала, что в нем есть что-то мужественное, чего она не заметила во время их предыдущих встреч.