— Твоя мама слишком возбуждена, чтобы говорить с кем-то, — сказал отец.
— Понимаю.
— Очевидно, такие вещи могут случаться, когда мы передаем все дела правительству или адвокатам. Когда общество отменяет личную ответственность, возникают подобные ситуации.
Я и раньше слышал его теории, что все было гораздо лучше во времена пионеров, когда люди общались открыто и честно, а их слова поддерживались лично или же репутацией и оружием — без привлечения посредников, вроде адвокатов и политиканов.
— Папа, я не могу сидеть на крыльце с ружьем на коленях и отгонять их.
— Знаю, что не можешь, — проворчал он. — И это стыд и срам.
Я подумал о дедушкином кольте 45-го калибра в кладовой и сказал:
— Да, верно.
— Я в шутку говорил твоей матери, что мы должны прислать кого-нибудь вроде Джетера Хойта уладить дело. Это показало бы городским типам пример правосудия на фронтире.
Я с горечью улыбнулся. Фронтирное правосудие не подходило для «Сур-13».
— Жаль, что мы не можем этого сделать, — закончил отец.
Я звонил на мобильник Коуди снова и снова, с каждым разом сердясь все сильнее. То же самое было с Торклесоном, который не отзывался. Я позвонил в детективный отдел, и секретарша сказала, что Торклесона нет и она не знает, когда он вернется. Она спросила, не может ли кто-нибудь другой помочь мне, и я ответил, что нет.
Я держался подальше от Мелиссы и Энджелины, так как не хотел, чтобы мои растущие гнев и страх действовали на них. Поднявшись наверх, я проверил заряды в кольте, а потом спустился вниз посмотреть, как работает печь.
На сей раз слова отца имели некоторый смысл. Почему я не могу сесть на крыльце с дробовиком на коленях и отгонять весь мир от моей семьи?
Я не мог оставаться дома, но не мог покинуть Мелиссу и Энджелину, поэтому надел парку и вышел наружу. Когда я подошел к Сэндерсу, он опустил окошко и протянул руку.
— Дело зашло слишком далеко, Джек.
— Почему?
— Шерифу не понравился наш обед в День благодарения. Он велел нам обоим перестать водить дружбу с вами и вашей семьей. Вы же знаете, что случится завтра.
— Что же? — сердито спросил я.
— Джек, лучше отойдите.
Я повернулся и зашагал назад к дому. По пути я достал мобильник и позвонил Коуди.
Тот же результат.
Я снова позвонил в детективный отдел, и секретарша сказала, что положила сообщение от меня сверху на стол Торклесона.
Во время послеполуденного сна Энджелины я пошел в кухню, где Мелисса доставала свежеиспеченный хлеб и раскладывала на столе остывать. Сколько же она испекла за день? Кухню наполняли запахи дрожжей, муки и хлебных корок. Было очевидно, что Мелисса будет этим заниматься, пока не кончатся ингредиенты. Я окинул взглядом кухню и не увидел бутылки.
— Не ищи, — сказала она. — Я не пью.
— Джек, это детектив Торклесон, — сказала Мелисса, разбудив меня.
Окончательно истощенный, я задремал в кресле в гостиной, и мне понадобилась секунда, чтобы понять ее слова. Когда это произошло, мое сердце взревело, как мотор гоночного автомобиля. Я схватил телефон, побежал наверх в нашу спальню и закрыл дверь.
— Я не спал всю ночь после нашего разговора, — сказал он. — Завербовал нашу лучшую программистку и заставил ее провести со мной ночь в полуподвале с ее компьютерами. Мы просмотрели все доказательства, которые прислали Скотленд-Ярд и Интерпол…
Я попытался глотнуть, но у меня пересохло во рту.
— Джек, мы не смогли найти никакой связи между Харрисом или Коутсом и Морлендом. Их ничего не связывает.
У меня потемнело в глазах. Я ухватился за спинку кровати, чтобы удержаться на ногах.
— Вы можете продолжать поиски? — Мой голос звучал слабо. Ведь я все поставил на это. — Может быть, у Гэрретта есть тайный компьютер? Может, они знают, как маскировать свои телефонные номера и адреса электронной почты? Связь должна быть.
Торклесон вздохнул.
— Джек, я не говорю, что нет отдаленной возможности. Но электронный след между Коутсом и Харрисом очевиден. С судьей нет ничего подобного — даже старого коровьего следа, если вы меня понимаете. Есть несколько электронных адресов, которые моя программистка не могла изолировать, но ничего существенного — ничего, с чем мы могли бы обратиться к окружному прокурору.
— Должно быть, — настаивал я.
— Мы сделали все, что могли. Ваша теория интересна, но нам не за что зацепиться. Может быть, впоследствии Харрис назовет имя судьи как своего сообщника в расчете на снисхождение.
— Это будет слишком поздно.
— Знаю, — согласился Торклесон.
Я посмотрел в окно на автомобиль Сэндерса. Наступили сумерки, и стало холоднее.
— Когда теряешь всякую надежду, что тебе остается? — спросил я.
— Я не могу ответить на этот вопрос, Джек.
— Я тоже, — сказал я, прежде чем поблагодарить его и положить трубку.
— Мы сделали все не так, как надо, дорогая? — спросил я позже, когда солнце опустилось за горы.
Мелисса посмотрела на меня:
— Что ты имеешь в виду?
Я покачал головой.
— Может быть, мы действовали неправильно. Завтра они придут забирать Энджелину. Может, нам следовало нанять нового адвоката и попытаться обратиться в суд. Все говорили, что мы проиграем, но, по крайней мере, у нас было бы больше времени. Вместо этого мы пытались заставить Гэрретта подписать бумаги, которые он так и не подписал. Или мы могли уехать сразу, обратиться в прессу и привлечь публику на нашу сторону. Возможно, это напугало бы судью и Гэрретта.
Мелисса глубоко вздохнула:
— Поверь мне, Джек, я не переставала думать об этом. Но ничего бы не сработало. Ты сам это знаешь.
Я не был так уверен.
— По крайней мере, мы могли бы попробовать.
— Мы пробовали. — Ее глаза наполнились слезами. — Мы пробовали с помощью наших лучших друзей и сделали все, что могли. Я хочу, чтобы ты перестал ломать себе голову.
Я тяжело опустился на стул. Она подошла и положила руки мне на плечи, оставив мучные отпечатки.
— Но мы все еще не знаем, зачем им понадобилась Энджелина, — сказал я.
У меня была мысль, такая страшная, что я не мог ею поделиться, несмотря на то что сказал Торклесон. И когда я смотрел на мою жену, то понимал по пустоте в ее глазах, что эта мысль приходила в голову и ей.
Все было кончено.