Даже теперь события того утра предстают передо мной отрывочно. Я помню все, но мне нелегко расставить это по порядку. Когда я вспоминаю это, мое сердце болит, дыхание становится прерывистым, и мне трудно успокоиться.
В дверь позвонили рано утром — это я помню четко. Солнце еще не выглянуло из-под облаков, и под двухдюймовым снежным покровом на земле все снаружи казалось ледяным и голубым. Я сразу же проснулся, открыл глаза и подумал: это они.
Открыв дверь, я увидел Сэндерса, Моралеса, шерифа с его большим брюхом и усами наемного стрелка на Диком Западе и женщину-помощницу, которую я до сих пор не встречал. Все они толпились на крыльце в одинаковых темных куртках департамента шерифа. Пар изо ртов создавал ореол вокруг их голов, когда они стояли там, словно маленькая черная армия из ада. Они затопали ногами, стряхивая снег с ботинок, прежде чем шагнуть в гостиную.
Снаружи в автомобиле с включенным мотором сидели судья Морленд и Гэрретт. Они ждали.
Позади меня Мелисса спускалась по лестнице, неся Энджелину. При виде копов она воскликнула:
— О боже!
Женщина-помощник представилась успокаивающим голосом. Я не расслышал ни единого слова.
Я не помню, как она протянула руки за нашей дочерью и как шериф сказал, что «Морленды хотят только ребенка. Коробки им не нужны».
Что-то ярко-белое взорвалось у меня перед глазами, и я бросился на них, молотя руками и ногами, стараясь пробраться к двери, чтобы выбежать наружу, вытащить Морленда и Гэрретта из их машины в снег и придушить голыми руками. Сэндерс упал с удивленным видом и потянул за собой шерифа. Женщина-помощник с криком пригрозила мне перцовым спреем. Либо Сэндерс, либо шериф ударил меня кулаком в челюсть, моя голова откинулась назад, и на какую-то секунду я уставился в потолок. Потом мои руки прижали к бокам, а ноги оторвались от пола, когда Моралес схватил меня в медвежьи объятия и швырнул на кушетку лицом вниз, так что у меня перед глазами замелькали искры. Колено уперлось мне в спину, а мои руки заломили назад. Я услышал, как у меня на запястьях защелкнулись наручники.
Сквозь туман послышался голос Мелиссы:
— Я просто не могу передать ее вам.
— Понимаю, — сказала помощница шерифа. — Положите девочку на эти качели, и я вынесу ее. Вам не придется передавать ее мне.
— Я не могу!
— Пожалуйста, мэм. Мы не хотим отнимать ребенка силой. Подумайте о нем. Мы не желаем никому причинить вред.
Мелисса сделала это.
Я услышал собственный звериный рев.
Помощница завернула Энджелину в одеяла, которые принесла с собой, и попятилась к двери с Моралесом и Сэндерсом по бокам.
Прямо передо мной, в нескольких дюймах, находилась пола куртки шерифа, отдававшего приказания. Я чувствовал холод, исходящий от нее.
Энджелина осознала, что ее забирают, и закричала, высунув из-под одеяла пухлые ручки и протянув их к Мелиссе. Помощница быстро накрыла их.
Мелисса с криком рухнула на колени.
Парадная дверь закрылась, когда помощница вышла с Энджелиной наружу.
— Вызовите скорую помощь, — сказал шериф Сэндерсу и обратился ко мне: — Вы поможете вашей жене, если я сниму наручники?
— Да, — ответил я.
С помощью Моралеса Мелисса поднялась на ноги.
Шериф наблюдал за передачей ребенка сквозь окно и мрачно произнес:
— Дело сделано.
С меня сняли наручники, и я скатился с кушетки на пол, встав на четвереньки. Взгляд Мелиссы был диким, лицо побелело. Я бросился к ней.
Она упала в мои объятия, но я крепко держал ее, не давая соскользнуть на пол, и потащил ее к кушетке.
Говорят, что, когда человек умирает, а душа отлетает, его тело становится легче. Мелисса не умерла, но я думал, что ее душа отлетела, так как ее тело весило как перышко.
Уложив Мелиссу на кушетку, я услышал, как шины автомобиля Морленда захрустели по снегу.
Через несколько минут фургон скорой помощи, сверкая огнями, въехал на подъездную аллею. Машина, несомненно, дежурила на улице на случай надобности. В доме появилось еще несколько человек в темной одежде. Они отнесли Мелиссу наверх и уложили в кровать. Я стоял на лестничной площадке — мои глаза горели, а челюсть ныла.
Последовала горячая дискуссия, так как Моралес и Сэндерс отказывались арестовывать меня за нападение и предлагали шерифу, чтобы он сделал это сам.
— О'кей, ребята, — уступил он. — Вы слишком близки к этой ситуации, чтобы спорить с вами. — Говоря, он посасывал кровоточащий передний зуб, пострадавший во время потасовки.
— Что верно, то верно, — отозвался Сэндерс.
Я поднялся наверх.
Мелиссе дали успокоительное. Ее веки затрепетали, а рука на мгновение сжала мою руку. Я сказал медикам, что ни в чем не нуждаюсь.
Когда я спустился, шериф ушел. Моралес и Сэндерс стояли, уставясь в пол.
— Ненавижу свою работу, — сказал Сэндерс.
— Можем мы оставить вас? — обратился ко мне Моралес. — Вы не причините вреда себе или кому-нибудь еще?
Я покачал головой.
Все было кончено.
Этим вечером, когда солнце садилось, поблескивая холодными искорками на снегу и льду, а температура упала до минус десяти, я поднялся к Мелиссе в нашу темную спальню. Она еще спала. Медики сказали, что она, вероятно, проспит до утра. Тем не менее я оставил ей записку на ночном столике; я сам не узнавал свой почерк:
Я собираюсь забрать Энджелину.
Если я не вернусь, хочу, чтобы ты знала, что я люблю тебя всей душой. Джек.
Я сунул кольт 45-го калибра в передний правый карман моей парки. Он был тяжелым. Чтобы уравновесить груз, я положил коробку с патронами в левый карман.
В лицо ударил холод. Когда я вдохнул воздух, то почувствовал, что на моем носу образуются ледяные кристаллики. Снег скрипел под моими ботинками. Этот звук заставлял меня стискивать зубы.
Я забыл перчатки, и металлическая ручка дверцы моего джипа обожгла мне пальцы.
— Куда это ты собрался, Джек?
Я застыл. Коуди.
Он шел через мою лужайку. Его машина стояла перед домом, а я даже не заметил ее.
— Я собираюсь убить судью Морленда.
— Значит, все кончено? Они забрали ее?
— Где ты был? Я несколько дней пытался с тобой связаться.
— Я разбил свой телефон о голову одного парня.
— Мне нужно ехать.
— Вероятно, его стоит убить, — сказал Коуди. — Но не сейчас. И не тебе.
— Уйди с дороги, Коуди.
Он схватил меня за рукав парки. Я не желал его слушать. Его не было здесь, когда мы нуждались в нем, и теперь я должен сделать это сам.