Нам разрешалось ухаживать за собственными садиками и выращивать цветы для своей hornacina. Наши слуги могли выходить за пределы монастыря, чтобы покупать для нас семена и съестные припасы. Разумеется, они возвращались, переполненные городскими сплетнями, мельчайшие подробности которых разыгрывались в игре с очень высокими ставками.
Подобно многим моим сестрам, я завела себе домашнего любимца — блоху в бутылке зеленого стекла. И в самом деле, ее проделки скрашивали мое одиночество во время долгих часов молитвы. Монастырским блохам, похоже, доставляла большое наслаждение limpieza de sangre, чистота крови, которую они высасывали из монахинь Святой Каталины.
Жозефа железными щипцами вылавливала их из моих простыней и выкладывала трупы в ряд в hornacina в качестве подношения моей уродливой святой Розе, приговаривая при этом. — Какой позор, что они не могут укусить ее. Ей бы это понравилось, верно?
Доктор Санто Альдобрандини
Когда после поражения при Ватерлоо Наполеона отвезли на остров Святой Елены в южной части Атлантического океана, на меня снизошло очень странное озарение. Оказывается, теперь Марчелла физически находилась ближе к Наполеону, чем ко мне.
Отмечая каждый день своей утраты, я вдруг понял, что ощущаю некое духовное родство с ним. Быть может, он, как и я, так и не сумел отказаться от надежды, что когда-нибудь прежняя жизнь вернется к нему? Интересно, мечтал ли он об освобождении так, как я мечтал о том, чтобы спасти Марчеллу? Уносился ли он мыслями вслед волнам, прокатывавшимся под днищем его корабля, возвращаясь к моменту своего наивысшего торжества на поле боя, как я с трепетом вспоминал тот миг, когда мои губы соприкоснулись с губами Марчеллы?
Генералы, сражавшиеся против него и боявшиеся его, и не подозревали о том, что все это время Наполеон носил в животе врага, который и станет для него Немезидой. [150] Препилорическая язва уже прогрызла в нем глубокую дыру, где со временем разовьется злокачественная опухоль.
К тому времени, когда Наполеон угодил в заточение на остров Святой Елены, опухоль уже продвигалась ускоренным маршем на север, юг, восток и запад внутри него. Чтобы ослабить его желудочные спазмы, доктора принялись медленно убивать его орошением толстой кишки и рвотой, вызываемой сурьмяным виннокислым калием. Все возрастающие дозы снадобья привели к тому, что кровь стала поступать в его мозг с перебоями, вызванными неожиданными приступами сердцебиения, подобными перестрелке на поле боя.
На Святой Елене у Наполеона не было друзей. При сложившихся обстоятельствах врач, пусть даже пребывающий рядом с ним, не мог стать другом. Врач — это человек, который соответствующим образом фиксирует в документах вашу кончину, приступ за приступом, боль за болью, удушье удушьем.
Марчелла, наверное, тоже хватала разреженный горный воздух широко раскрытым ртом? Или же, напротив, его чистота добавляла ей сил? Ей позволили иметь бумагу, чтобы вести дневник? Рисовать? У нее есть врач? Я вдруг обнаружил что страшно ревную к неизвестному хирургу из Арекипы которому будет дарована привилегия прикасаться к ноге Марчеллы и находиться в такой близости от ее светящейся кожи что его ошеломленное лицо будет купаться в лучах исходящего от нее света.
Марчелла Фазан
Жозефа дала мне понять, что будет следить за моим поведением в течение некоего периода времени, своеобразного испытательного срока, прежде чем позволить себе какую-либо фамильярность в общении со мной.
— Благородные девушки странные, — сообщила мне она. — Кажутся хорошими, а потом вдруг становятся злыми и высокомерными.
— Со мной такого никогда… — запротестовала я.
— Надеюсь, что нет, — согласилась она. — Но я все равно подожду, немножко-немножко.
Жозефа по-прежнему оставалась единственным человеком, с которым я разговаривала, не считая моего духовника. Веселая болтовня на улицах мгновенно замирала при появлении vicaria, которая казалась вездесущей, неожиданно выныривая из-за угла или выходя из тени крутого каменного откоса. Поймав какую-нибудь монахиню в одиночестве, она подвергала ее жестокой и сокрушительной критике. Мне самой неоднократно приходилось сносить подобные унижения, а за окном я слышала их еще больше. Сестра Лорета была столь неутомима в изыскании все новых наших пороков, что мы казались себе пустыми сосудами из тыквы, поднесенными к свету. Но как же она была не права, обвиняя тихих и молчаливых девушек в болтливости, а худеньких — в тщеславии! Vicaria твердо уверовала в то, что моя хромота — несомненное доказательство моих смертных грехов, и понуждала других монахинь имитировать наложенное на меня покаяние, подкладывая острые камешки в свою обувь. Но и здесь, как и всегда, сестра Лорета заблуждалась, поскольку в моем увечье был виноват вовсе не Господь Бог, а мой брат.
Вернувшись с исповеди в первый день Великого поста, я с ужасом увидела, что ко мне направляется vicaria в сопровождении двух своих верных приспешниц, сестры Арабеллы и сестры Нарциссы, в чьем присутствии она очень любила унижать других монахинь. Она еще не заметила меня, так что у меня было время проскользнуть в ближайший дверной проем. Но я слышала, как с каждым шагом становится ближе ее скрипучий пронзительный голос, поэтому шагнула еще дальше в незнакомую комнату и попятилась вдоль стены, пока не нашла нишу, в которой и укрылась.
Я в ужасе зажмурилась и сделала еще один шаг назад. Занавески за моей спиной разошлись, и я оказалась в комнате, в которой восхитительно пахло сигарным дымом, вином, цветами и льняной олифой. На мгновение мне показалось, что я перенеслась в мастерскую Сесилии Корнаро в Венеции.
Открыв глаза, я увидела девушку, небрежно раскинувшуюся на элегантной оттоманке. Ее лицо было мне знакомо. Несколько раз я встречалась с ней в трапезной. В противном случае я никогда бы не подумала, что она может быть монахиней. Она курила сигару с выражением сосредоточенного блаженства на лице. Вместо монашеского облачения на ней было небрежно запахнутое утреннее платье, из-под которого виднелась не слишком чистая нижняя юбка. На плечи она набросила шелковую шаль. Волосы ее ниспадали на спину двумя пышными косами, а ноги обтягивали восхитительно грязные шелковые чулки, один из которых спустился почти до самой лодыжки. Мое неожиданное появление ничуть не смутило девушку, и она лишь широко улыбнулась:
— A, la Veneciana! Будь так любезна, закрой дверь.
Я просунула руку сквозь занавески, ухватилась за дверную ручку и потянула ее на себя. Не успела я вновь повернуться к ней, как она поинтересовалась, лениво растягивая слова:
— Ну что, хочешь полюбоваться на пошлые картинки?
И она собрала в колоду рассыпанные по ее груди маленькие карты, на каждой из которых был изображен почти полностью обнаженный святой Себастьян.
Мингуилло Фазан
Мое безупречное с методической точки зрения расследование не помогло мне обнаружить похитителя завещания. Но, покончив с тягостными расспросами, я испытал нечто вроде облегчения. Я обрушил на своих домашних целый океан страха, но ничто не всплыло на поверхность. И я смог в очередной раз хотя бы попытаться убедить себя в том, что вора более нет в живых и что возможность навредить мне похоронена вместе с ним.