С верхней площадки башни открывался вид на дубовую рощу. Дальше виднелась быстрая Луара, протекавшая у подножия утеса. Солнце уже опустилось за горизонт, и температура понизилась градусов на десять. Несмотря на виски, согревавшее желудок, Паллисера в костюме с Сэвил-Роу пробирал холод.
— Давайте спустимся в столовую. У меня чудесный повар.
Филипу не терпелось перейти к делам, но он знал, что с богатыми клиентами не следует торопиться. Кроме того, он действительно наслаждался экскурсией по замку, рассматривая тысячи редкостей. Здесь в каждом углу висели картины маслом в позолоченных рамах; карнизы украшали мраморные бюсты; полы покрывали потертые, но неимоверно ценные персидские ковры. Каким бы эксцентричным ни казался хозяин, он обладал огромным состоянием и изысканным вкусом. Если кто и знал, где находилась «Медуза» — затерявшееся в веках серебряное зеркало, — то этим человеком мог быть именно Линц.
Они прошли в трапезный зал. Филипа усадили в середине длинного стола. Линц сел в торце. Эмиль Риго устроился напротив почетного гостя. Другой конец оставался пустым, пока хозяин что-то не шепнул слуге. Через пару минут в трапезную вошла красивая блондинка лет тридцати.
— Я занималась гимнастикой, — сказала она.
Линц презрительно фыркнул. Женщина представилась как Эва. Она не проявила интереса к Паллисеру и даже не спросила, кем он был и что здесь делал. Фактически весь ужин она слушала музыку через наушники «айпода», торчавшего в кармане ее блузки.
Двое молчаливых слуг подавали на стол изысканные блюда. За вечер было выпито несколько бутылок старого и очень хорошего вина. Филип пытался контролировать количество выпитого, но бокал все время пополняли, едва он делал хотя бы глоток. Постепенно разговор перешел к заданию, которое выполнял Паллисер.
— Скажите мне, а что такого бесценного в этом зеркале? — спросил Линц, нарезая кубиками жареный картофель.
Филип заметил, что, несмотря на превосходную рыбу и дичь, хозяин ел только суп и овощи.
— Кому оно так понадобилось?
— Я не имею права разглашать фамилии клиентов, — ответил Паллисер, старательно уклоняясь от подобного развития беседы.
Он контактировал только с чикагским юристом по фамилии Хаджинс, а тот категорически не желал раскрывать личность заказчика.
— Мсье Линц, я могу задать вам вопрос?
Хозяин замка энергично кивнул, по-прежнему глядя в тарелку.
— Откуда вам известно, что именно я ищу?
Он заметил, что Эмиль Риго бросил быстрый взгляд на босса. Линц, отхлебнув вино из бокала, с улыбкой ответил:
— Как вы уже видели, я страстный коллекционер. У меня много поставщиков в разных странах. Они держат меня в курсе всех событий и информируют о новостях, которые приходят с рынка. Иногда они рассказывают мне о необычных расспросах незнакомых людей. Ваш случай был как раз таким.
До этих пор Филип считал, что был крайне осмотрительным в своих поисках. Кто мог информировать хозяина замка Пердю? Ювелир из Рима? Библиотекарь из Флоренции? Какой-то неизвестный конкурент?
— Что вам известно о зеркале? — спросил Линц. — Расскажите, и, возможно, я окажу вам посильную помощь.
Паллисер почувствовал подвох. Похоже, его собеседник уже знал то малое, что Паллисер мог сообщить ему. Каким бы ни был его источник, он без сомнения поведал Линцу о предмете поиска: о ручном зеркале, сделанном в шестнадцатом веке, предположительно, великим флорентийским мастером Бенвенуто Челлини. Переднюю сторону амулета украшала серебряная голова Медузы со змеями вместо волос. На другой стороне располагалось зеркало. Он не мог сказать, почему его клиент так сильно хотел получить эту уникальную, но не такую уж ценную безделушку.
Выслушав его рассказ, Линц наколол на вилку остатки зеленой спаржи.
— Мне вряд ли стоит говорить человеку с вашим опытом, что многие работы Челлини были утеряны или уничтожены много лет назад. Откуда вы знаете, что этот амулет вообще существовал? У вас имеются какие-нибудь доказательства?
— Только те несколько документов, которые я привез с собой.
Линц велел принести кейс, оставленный Паллисером в геральдическом зале. Пока слуги подавали кофе, Филип начал вводить цифровую комбинацию и вдруг понял, что замок уже был открыт. Неужели это объяснялось его забывчивостью и беспечностью?
Попросив о бережном отношении к копиям, он выложил на стол чертежи и наброски зеркала, выполненные красными и черными чернилами. Их сопровождали факсимильные копии рабочих записей, сделанных на итальянском языке четким почерком Челлини. Линц сосредоточенно рассматривал документы. Его темная челка, подернутая сединой, низко нависла над бровями. Затем он завел разговор о карьере Челлини. Его суждения об итальянском Ренессансе привели Паллисера в восторг и смущение. Будучи выпускником Оксфорда, с докторской степенью по истории искусств, он тут же распознал в собеседнике истинного знатока и ценителя. Линц не только оказался страстным поклонником искусств, но и продемонстрировал в своих суждениях неподдельную глубину понимания. Он рассуждал об эстетике с позиции художника. Если бы Филипу сообщили, что хозяин замка имеет в одной из башен личную мастерскую, он нисколько не удивился бы такому заявлению.
Тем не менее Паллисер чувствовал, что сдал игру без всякой выгоды для себя. Когда Филип наконец осмелился спросить, какие намеки о местоположении «Медузы» он мог бы получить от Линца, его собеседник откинулся на спинку кресла и, поразмышляв, сказал:
— Это проигрышное дело. Вы сами знаете, что амулет не видели веками. Я думаю, вам лучше прекратить его поиски.
Для умудренного опытом детектива такие слова являлись подтверждением догадки. Линц знал гораздо больше, чем хотел сказать.
— Боюсь, я не могу поступить подобным образом, — тактично ответил Филип.
— Некоторым вещам суждено быть найденными, другие, увы, потеряны навсегда, — афористически заметил хозяин замка. — Даже произведения искусств имеют свою судьбу. Челлини был великим творцом, но его лучшая работа так и осталась недооцененной.
— Почему же? — запротестовал Паллисер. — Статуя Персея нашла признание еще при жизни автора.
Он мог бы упомянуть и об иных триумфах художника.
— Нет, не «Персей» был его величайшим шедевром.
«Не был шедевром», — озадаченно подумал Филип.
Весь мир считал эту скульптуру одним из лучших творений Ренессанса.
Во время ужина Риго откровенно скучал. Эва оживилась лишь после того, как подали торт. Она положила себе кусочек, увенчанный шапкой взбитых сливок и свежей клубникой, и с наслаждением занялась им. Линц тоже обрадовался десерту. На его верхней губе появились «усики» от сливок.
Но Паллисер утратил аппетит. Взглянув на часы и заметив, что уже перевалило за десять, он мрачно сказал:
— Мне не хотелось бы так резко заканчивать вечер, но я вынужден вернуться в Париж. Меня ждут поиски «Медузы».