— Наверное, это был большой день для них?
— Как вы думаете, смог ли я добиться для них убежища в Дании?
— Судя по тому, что вы спрашиваете, нет.
— В конце концов их приняло австралийское правительство. После огромного давления, в том числе и с нашей стороны.
Девушка, чьи ноги рассматривал Нильс, внесла чай на подносе. Теперь на ней были джинсы. Тесные джинсы и красивая красная помада, так шедшая к ее гладким азиатским волосам. Она не могла быть ни на день старше двадцати. Химия между ней и Амундсеном казалась почти осязаемой, Нильс тут же почувствовал себя стоящим посреди их спальни.
— Это Пиной. Она работает у нас au pair. [30]
— Здравствуйте, — сказала она. — Чаю?
Приятный голос, услужливый, но в то же время независимый.
— Спасибо.
— Пиной тоже преследовали власти. Она дважды сидела в тюрьме, и все равно нам не удалось добиться для нее датского вида на жительство в статусе беженца, так что пришлось пригласить ее в страну в качестве аи pair. Au pair никогда не трогают, как же, высшему классу нужна дешевая рабочая сила.
— Да, так вот, возвращаясь к делу… — начал было Нильс, но Амундсен его перебил:
— Это вообще единственный способ привезти сюда людей. И мы стараемся помочь всем, кому можем.
Нильс подождал немного, чтобы непрошеные объяснения Амундсена улеглись.
— Как я уже сказал, вы не должны беспокоиться. Просто звоните мне, если столкнетесь с чем-то необычным: кражей, хулиганством, взломанными замками, загадочными телефонными звонками.
— Я ни с чем таким не сталкивался. Это ужасно странно звучит. Кому может понадобиться убивать хороших людей?
Амундсен отреагировал на звук паркующейся за окном машины.
— Это дети. Подождете минутку?
Амундсен исчез раньше, чем Нильс успел ответить. В окно ему было видно, как глубоко беременная жена Амундсена возится, извлекая из машины двоих маленьких детей. Нильс бросил взгляд в коридор и увидел глаза Амундсена. Азиатская девушка стояла рядом с ним и казалась рассерженной. Он успел прошептать ей что-то, прежде чем открылась входная дверь. Веселые дети, улыбки, искренние объятия. Нильс снова потратил время ожидания на разглядывание фотографий побед Амундсена. На стене висела статья в рамке: «Амнистия спасает йеменцев от высылки домой».
— Извините. — Амундсен появился в дверях, держа на руках ребенка. Запутавшийся человек, отчаянно пытающийся совместить инстинкты и страсти со стремлением своего суперэго вершить добро во всем мире. Нильс улыбнулся мальчику.
— Ничего страшного. Как я уже сказал, звоните мне, если заметите что-то необычное. Ну и нет никаких поводов волноваться.
Амундсен взял протянутую Нильсом визитную карточку.
— Я и не волнуюсь. Хотите совет?
— Да?
— Вы ищете не там, где нужно.
— В смысле?
— Хороших людей нужно искать не в моей отрасли. Здесь слишком много эгоизма и желания привлечь к себе внимание средств массовой информации.
— Но моя задача — не отыскать хороших людей. Я должен просто предупредить тех, кого потенциальный сумасшедший может считать «хорошими».
Амундсен колебался, потом спокойно посмотрел Нильсу в глаза:
— Вы в этом уверены?
* * *
После ухода полицейского Амундсен какое-то время в одиночестве сидел в кабинете. Не самый приятный получился визит, этому человеку словно бы удалось увидеть его жизнь без прикрас. Всю эту ложь. И почему он не рассказал ему об анонимных звонках? О том, как ему звонят ночью и бросают трубку? О том, как о входную дверь разбили бутылку? У Амундсена в ушах до сих пор стоит грохот, с которым она разлетелась на тысячи осколков, оставив глубокую вмятину на двери. Среди осколков он нашел этикетку с горлышка, Amarula Cream. Марка была ему прекрасно известна, это сливочный африканский ликер, сладкая дрянь со слоном на наклейке. Как-то раз он ужасно напился им в Сьерра-Леоне — или это было в Либерии? Возможно ли, что разбитая о его дверь бутылка имеет какое-то отношение ко всем этим делам? Сьерра-Леоне — предбанник ада: жестокие преступления, нищета, голод, болезни, коррупция, сумасшедшие диктаторы и отвратительная судебная система, которая усложняет работу Амнистии. Невозможно избежать неверных шагов, работая в таких уголках земного шара. А с каждым неверным шагом ты наживаешь врагов.
Особенно его впечатлил один случай. Вместе с некоторыми руководителями других секций Амнистии он пару лет назад ездил в Сьерра-Леоне, где им предстояло создать кризисный центр для детей-солдат. Там, в камере для смертников, Амундсен встретил двоих мальчиков, осужденных за зверские убийства в собственной деревне. Один из мальчиков застрелил своего младшего брата. Младшему брату было десять лет, самому мальчику — двенадцать. Родственники потребовали казни мальчика. Амундсен никогда не встречал настолько одинокого человека. Страна, похитившая его армия, семья, социальные службы — если их вообще можно так назвать, — все оставили его умирать. Амнистия собрала больше ста тысяч подписей. Амундсен лично передал их президенту тамошнего Верховного суда. Это был чистый фарс, зал суда располагался в бывшем актовом зале заброшенной гостиницы. Одному Богу известно, где их угольно-черный судья умудрился раздобыть свой идиотский белый парик — а Бог давно отвернулся от Восточной Африки, оставив этот земной ад на попечение Амнистии, Красного Креста и Врачей без границ.
За вторым мальчиком по-прежнему стояла его семья. Его похитили в восьмилетнем возрасте, когда Амундсен с ним познакомился, мальчику было десять. За два месяца его превратили в робота-убийцу. Они тренировались на детях. Тренировались, стреляя в других детей, которые были похищены так же, как и они сами. Если ты сам не решишься нажать на курок, тебя пристрелит взрослый сержант. Майк, как называли мальчика, быстро понял принципы действия наркотиков, понял, как важно притуплять чувства. Без наркотиков он сошел бы с ума и застрелился. Амундсен никогда не забудет своей первой встречи с мальчиком. Он подозревал, что дело плохо, но действительность оказалась ужаснее всех ожиданий. Перед ним сидел мальчик, который стал наркоманом, чтобы выжить в аду. Маленький мальчик, который, потея и дрожа у себя в камере, не мог ни думать, ни говорить ни о чем другом, кроме следующей дозы. Амундсен близко общался с семьей мальчика. Может быть, он сам виноват, что внушил им надежду. Обоих мальчиков расстреляли в грязном тюремном дворе. Ну да. Все сьерра-леонские истории заканчиваются смертью.
Мать обвиняла Амундсена. В том, что он недостаточно старался, в том, что теперь он может просто уехать домой. Он до сих пор помнит, как она крикнула ему вслед: