— Это смешно, но мне кажется, что ты так не думаешь.
— Точно. Не лезь в мои дела. Мне бы не хотелось тебе снова это разъяснять, — он постучал меня по груди пальцем в кожаной перчатке и с гордым видом удалился.
Патрульные машины рванулись с места почти одновременно и образовали своего рода конвой на пути в Темную Лощину: одна ехала перед грузовиком, другая — позади него.
По словам Дэрила, тело Гарри покрывали снег и листья. Если его смерть произошла в результате несчастного случая, а деньги из бумажника действительно забрал Дэрил, это на первый взгляд не имело большого значения. Деревья стояли обнаженные, за последнюю неделю снег шел довольно регулярно. Однако, если разобраться, снег мог покрыть естественным образом тело, но не листья и ветки. Их наличие на трупе говорило о том, что кто-то пытался спрятать тело Гарри Чута.
Я шел к своей машине и по пути думал о том, что заметил в луче света от фонаря: красные пятна на запястье. Эти следы не походили на следы зубов зверей, они возникли не от падения и не вследствие сильных морозов. Запястья были натерты веревками.
Когда я появился в мотеле, Эйнджела и Луиса на месте не оказалось. Под моей дверью они просунули записку, написанную непривычно аккуратным почерком Эйнджела: «Мы пошли обедать, встретимся в ресторанчике». Я не пошел к ним, а вместо этого направился к стойке администратора, взял два пластиковых стаканчика с кофе и вернулся к себе в номер.
Обстоятельства смерти Чута не давали мне покоя. Жаль, что именно Дэрил нашел тело, даже если он и действовал с самыми лучшими намерениями. Грузовик Чута мог быть примерным знаком на том месте, где произошло преступление. Но, к сожалению, теперь вся картина смазалась — после того, как Дэрил перетащил труп.
Возможно, это и не пригодилось бы, но на всякий случай я на карте приблизительно обозначил то место, где было найдено тело Гарри. Островной пруд находился в сорока милях на северо-восток от Темной Лощины. Существовал единственный способ туда добраться — проезд по частной дороге, а для этого требовалось разрешение. Если кто-то убил Гарри, ему пришлось воспользоваться этой дорогой, продвигаясь вслед за ним в чащу леса. Другой вариант: тот, кто убил его, уже находился в лесу, поджидая Гарри. Или...
...Или Гарри не повезло стать свидетелем того, что не предназначалось для его глаз. Возможно, убийца не шел за ним, а, наоборот, двигался ему навстречу. В таком случае первым из мест, куда попадал убийца становилась Темная Лощина.
Но все это были лишь предположения. Мне следовало привести свои мысли в порядок. На страницу блокнота я занес все события, происшедшие с той ночи, когда Билли Перде полоснул меня ножом по щеке. Там, где наметились связи, я провел пунктирные линии между именами. Большинство пунктиров сходилось к имени Билли. С ним так или иначе было связано почти все, кроме исчезновения Эллен Коул и смерти Гарри Чута.
А в центре листа осталось белое пространство — пустое, чистое, словно только что выпавший снег. Имена и названия располагались по периметру вокруг него, как планеты вокруг солнца. Во мне проснулся прежний охотничий инстинкт: возникло желание вычленить некую общую модель происшествий, которую я еще не до конца понимал, найти какое-то всеобъемлющее объяснение, которое могло привести меня к осознанию истины. Когда я еще служил полицейским в Нью-Йорке и расследовал гибель незнакомых мне людей, с коими у меня не было прямых связей, а значит, отсутствовали и другие обязательства перед ними, кроме тех, что есть у полицейского — выяснить обстоятельства происшедшего и обеспечить наказание виновных, — я двигался по основным направлениям расследования так, как они у меня выстраивались. Если версии вели в никуда или опирались на ошибочные предположения, я просто пожимал плечами и возвращался к исходной точке, чтобы приняться распутывать другую нить. И спокойно относился к ошибкам в надежде, что вскоре найду правильное решение.
Меня лишили подобной роскоши — роскоши непричастности, — когда погибли Сьюзен и Дженнифер. Сейчас для меня обрели значимость все потерявшиеся и погибшие. Но Эллен Коул значила для меня особенно много. Если беда случилась с ней, я терял право на ошибку. Не было времени совершать ошибки и отталкиваться от них, чтобы в конечном счете прийти к верному выводу. Я также не мог забыть Риту Фэррис и ее сына; при мысли о ней я инстинктивно оглядывался через плечо на черный прямоугольник окна, вспоминая тяжесть на моем плече — прикосновение знакомой руки жены.
Слишком многое с тех пор случилось, слишком многое вращалось вокруг белой пустоты в центре листа. В чистом пространстве я поставил знак вопроса, аккуратно обвел его пунктирной линией и продолжил ее до низа страницы.
И потом вписал имя: «Калеб Кайл».
Мне следовало пойти поесть с друзьями. Надо было все-таки найти Эйнджела и Луиса — отправиться в бар, где бы я смотрел, как они едят, пьют, флиртуют друг с другом понарошку. Я мог бы даже пропустить стаканчик-другой. Мимо меня проходили бы женщины, покачиваясь после выпитого. Возможно, одна из них улыбнулась бы мне, а я ответил бы тем же и почувствовал бы то воодушевление, которое накатывает, когда красивая женщина смотрит на мужчину. Если же выпить еще и еще, то потом можно все забыть, утонуть в забвении.
Приближалась годовщина. Я предчувствовал ее приход. Она была подобна огромной туче на горизонте, которая неумолимо росла, чтобы накрыть меня, окатить воспоминаниями, болью и ощущением потери. Я хотел нормальной жизни, но она никак не давалась мне.
Зачем я заходил в офис к Рейчел? Просто желал быть рядом с ней. Несмотря на то, что мои чувства к Рейчел рождали одновременно ощущение вины и тоски в душе, как будто я каким-то образом предавал память о Сьюзен.
Со всеми этими мыслями после того, что произошло за последние несколько дней, после умственного напряжения от копания в причинах убийств, включая случившиеся в отдаленном и в недавнем прошлом, мне не стоило оставаться одному.
Уставший и такой голодный, что здоровый аппетит уже обратился в ощущение тупой гнетущей тошноты, я разделся и принял душ. После чего залез в постель, натянул на голову простыню и пытался понять, долго ли мне мучиться, прежде чем удастся заснуть. Оказалось, достаточно долго, чтобы сама эта мысль исчезла.
Меня разбудил какой-то шум и слабый неприятный запах, который я не сразу распознал. Это был душок гниющих овощей, листьев, мульчи, застоявшейся воды. Я оторвал голову от подушки, потер глаза, сморщил нос, когда запах стал сильнее. Часы показывали 12:33 пополуночи, и я проверил на всякий случай, вдруг будильник каким-то образом включился ночью сам собой. Но радио молчало. Я обвел взглядом комнату и обратил внимание на полоску света из-под двери ванной какого-то странного зеленоватого цвета; света не должно было быть.
Из ванной раздавалось пение.
Два тихих, приятных голоса, переплетаясь и временами сливаясь, выводили одну и ту же фразу, повторяющуюся, как детская считалка. Через закрытую дверь слов было не разобрать.
Просачивавшийся из-под двери зеленоватый свет покрывал рябью дешевый ковер на полу. Я откинул одеяло, сел, поставил босые ступни на пол, не почувствовав ни холода, ни даже озноба, и направился к ванной. Запах усилился. Я ощущал, как он прилипает к моей коже, к волосам, как будто я купался в его источнике. Пение становилось все громче, слова звучали отчетливее. Высокие девичьи голоса повторяли и повторяли неизменные три слога: