— Почему они делают это, мистер Труит? Почему так печальны, почему так податливы?
— Долгие зимы. Религия.
— Может, это и с нами случится?
— Нет.
Конечно, Кэтрин хотела в город. Кто бы на ее мест не захотел? Пройтись по улицам, посмотреть на обыкновенных женщин, которые на следующей неделе возможно, утопят своих детей, на усталого рабочего который за одну ночь зарежет сорок голов своего скота. Ральф не позволял ей ездить в город, хотя людям уже было известно, что она живет в его доме.
«Если любовь доводит людей до безумия, — размышлял Ральф, — то что делает отсутствие любви? В этом случае люди становятся такими, как я». Он совал руку в карман, пока Кэтрин морочила его своими историями, и тихонько теребил член.
Но к ней все еще не прикасался. Отделил от своего естества страсть к ней или к любой другой женщине. Сохранял дистанцию. Забыл, как можно по-настоящему любить и желать женщину. Утратил привычку к романтическим отношениям.
Однако каждую ночь он лежал на своих чистых, накрахмаленных, пахнущих морозом простынях и представлял Кэтрин и ее спальню. Рисовал в воображении скрытые части ее тела. К себе он не притрагивался. Не мог этого перенести. Взрослый мужчина. Почти старый. Ну не глупость ли? И она, совсем рядом.
Его грехи заключались не в грезах. Его извращением было молчание. Молчание и соблюдение расстояния.
Бывало, в постели он вспоминал о леди Люси Берридж во Флоренции тридцать лет назад, о ее аристократических причудах и капризах. Каждый раз в темноте лицо Люси, или Серафины, или даже Эмилии превращалось в лицо Кэтрин. Его гостья смеялась над ним.
Интересно, думает ли она о нем в своей комнате, такой чистой и ухоженной? Но она не думала. Ни разу Ральф не появился в ее голове.
Кэтрин в своей простой ночной рубашке смотрела на луну, на падающий снег и мечтала о сигаретах, о том, как затянется табачным дымом. Улетала мыслями к своему любовнику, который в тот момент обнимался с какой-то другой женщиной в какой-то другой постели на смятых простынях в захолустном далеком городе.
Ральф преподнес ей кольцо с бриллиантом. Камень был большим, желтым, в окружении более мелких бриллиантов, и напоминал сверкающую маргаритку Он поцеловал Кэтрин руку.
Еще он подарил ей золотой крестик на тонкой золотой цепочке. Отвел волосы и застегнул цепочку на шее.
А она вспомнила о своих украшениях, лежавших в снегу, о своем билете к свободе. Сейчас те вещицы показались ей совсем жалкими.
«Мужчины отдают тебе все, когда знают, что не могут дать тебе то, чего хочешь ты», — подумала Кэтрин, глядя на бесконечный снег.
Разумеется, ей не терпелось выйти замуж за Ральфа Труита. За свадьбой должна была последовать его быстрая безболезненная кончина. Она жаждала любви и денег, которые могла получить только через Ральфа, вернее, после Ральфа. Она мечтала снова контролировать свою жизнь, вернуть свои жалкие украшения, то, что ей принадлежало, блестящую частицу старой жизни, мечтала снова лечь в постель со своим неверным любовником. В ее прошлом были грязь, подлость и похоть. Ей, к ее же удивлению, хотелось весны, poскошной и экзотической, в отличие от целомудренной и бескровной зимы.
Яркий свет действовал ей на глаза и вызывал мигрень, голова раскалывалась по несколько дней. У нее были светлые глаза, в отца.
— Мне нужны очки от солнца.
— Вам не кажется, что это странно?
— От света у меня болят глаза.
— Не глядите в окно.
— Мне нечем больше заняться.
Ральф купил ей очки, и она носила их в доме. Словно слепая, смотрела на белое снежное полотно. Это стало ее единственным развлечением. Кэтрин видела кроликов, замерзших в снегу, ворон, клевавших погибших животных. Видела Ларсена. Тот следил за ней, стоявшей у окна. Благодаря очкам белизна обретала подробности. Они же скрывали блеск в ее глазах.
Из Чикаго прибыла посылка. Двенадцать ярдов жемчужно-серого шелка. Ральф подарил ей бриллиантовое кольцо и крестик и поклялся, что они новые, а не достались в наследство от первой жены. Затем повел ее на знакомство с домом. Настоящим большим домом.
Кэтрин, конечно, и раньше получала презенты. Молодые люди преподносили ей украшения, даже если понимали, что она близко их к себе не подпустит. Но сейчас все было иначе. Во-первых, дом не был подарком в полном смысле слова: Ральф не дарил его, а просто показывал. Давал понять, что, возможно, это ее будущий дом. Если она выйдет замуж за Ральфа и привезет его потерявшегося сына.
И все же Кэтрин, глядя, как дом постепенно поднимается над ландшафтом и обретает форму, подумала, что это подарок. Труит вручал ей свою надежду. Эта вилла была его безрассудным поступком. Здание возводилось с мечтой о настоящем семейном очаге; мечта не сбылась. Здесь Ральф испытал стыд и унижение. Тем не менее он собирался показать комнаты Кэтрин, сознавая, что открывает свое сердце. Такого подарка ей никто не делал.
Они пересекли поле, проехали через лес. За длинным пологим холмом перед ними возвышался почти дворец. Он был прекрасен. Квадратный, золотой, массивный… Сердце Кэтрин взлетело. Ничего подобного она прежде не видела. Дом был таким одиноким в окружавшем его пустом пространстве, таким величественным на столь обычной земле.
Ей стоило огромных усилий оставаться внешне спокойной; скромно сложа руки на коленях, она дождалась, когда лошадь остановится. Сердце ее зашлось от восторга. Такого изумления она не испытывала много лет.
К массивной распашной двери вела широкая раздвоенная лестница. Труит указал на картину над дверью. На ней, как поняла Кэтрин, была изображена вилла в летний период — с садами, широкими и длинными лужайками, спускающимися к пруду и к реке.
Двери были не заперты. Они вошли в широкий холл с высоким потолком. Кэтрин не удержалась и ахнула. Помещение было таким прекрасным, несмотря на величавость и размеры. Потолки покрывали фрески с изображением очаровательных крылатых младенцев с цветами в волосах. С желтых бархатных шнуров свисали два светильника из цветного стекла, все грани разного цвета. Труит сказал, что это из Венеции. Он опустил светильники и зажег по случаю их прихода. Хрустальные цветы повисли в воздухе, сквозь каждую грань, словно через драгоценный камень, струился мягкий свет.
Стены были обтянуты розовым шелком. Сверху на них смотрели портреты — столько, что и не сосчитать. На полу — узорчатый мрамор и роскошные старинные ковры. Вдоль стены диваны, большие, с позолоченными подлокотниками. Тут когда-то ходили графини. Герцоги читали стихи, сидя на диванах. В высокие окна струились ослепительные солнечные лучи.
По обе стороны от холла находились большие комнаты. Труит показал Кэтрин все. Лицо его не выражало ни малейшего интереса. Она посетила бальный зал, музыкальный салон, библиотеку, столовую. За столом могло поместиться до тридцати человек. Была здесь и оранжерея, в которой некогда росли экзотические растения, орхидеи и пальмы. Гостиные были выдержаны в разных цветах и заполнены богатой старинной мебелью. Одна комната имела светло-желтый цвет, точно масло, другая — бирюзовый, еще одна — зеленый. Была комната со стенами, расписанными виноградными лозами и цветами. Окна дома смотрели все на тот же снег, но внутри было тепло.