— Почему он еще жив?
Эта фраза обожгла, словно кусок льда, брошенный на разгоряченную кожу. Он смотрел на ее обнаженное тело. Кэтрин прикрылась шалью, небрежно брошенной на кровать, своей красивой черной вышитой шалью, оставленной здесь перед ее отъездом на север перед тем, как она изменилась для Ральфа Труита
— Когда бы я это сделала? Как? Чего ты хочещь?
— Тебе известно, чего я хочу. Мы ведь договорились. Я хочу все. Хочу разделить это с тобой.
— И ты это получишь, — Кэтрин села, — Я даже не представляла, что он решит тебя вернуть. У нас же в плане этого не было. И разве я знала, что он тебя найдет? Но и в этом случае он не может так быстро умереть. Подобные дела просто не делаются. Необходимо время. Сначала он заболеет, после ослабеет и только потом умрет. То есть не сейчас.
Тони положил ее ладонь на свой член. Она почувствовала, как его плоть двинулась под рукой. Словно рыба, хватающая воздух.
— Поклянись.
— Обещаю.
Он встал, взял полотенце и начал себя обтирать. В кровати осталась лужица. Он никогда не извергался в партнершу, поскольку испытывал ужас перед детьми.
Собрав свои вещи, он бросил их в угол. Затем вынул из шкафа чистую одежду.
— Как будто обещание шлюхи что-то значит. Сейчас мне пора на работу.
По щекам Кэтрин потекли слезы. Никогда еще он не называл ее шлюхой; такая жестокость была ужасной и невыносимой. Она давно себе поклялась, что не будет перед ним плакать, но не удержалась и не могла остановиться.
— Чего ты добиваешься?
— Чтобы он исчез. Мне нужны его деньги. Пусть он умрет, но не на моих глазах. Мне интересно, как он будет выглядеть перед смертью, но видеть этого я не желаю. Хочу, чтобы его внутренности превратились в лед, чтобы сгнили его зубы. Хочу жить в доме своей матери и иметь дорогие вещи. Тебе это известно.
— Наследство станет твоим, — тихо промолвила Кэтрин. — У тебя все будет. Но не сразу. Ты все получишь, и никто нас не заподозрит. Действие мышьяка медленное и незаметное. В этом и заключается прелесть плана.
Она зачарованно смотрела, как Тони собирается. Как слой за слоем вещи скрывают его мальчишеское тело. Одежда у него была красивой, и он облачался в нее чувственно, как женщина. Его тело было тайной Кэтрин, ее единственной собственностью, даже если еще вчера его обнимала другая женщина, пока она спала в своей узкой кровати отеля «Плантерс». Никто не знает его так, как знает она, и не любит так, как она. И он любит ее, даже если молчит об этом, даже если использует ее как ключ к своим мечтам.
Тони был привязан только к Кэтрин, потому что никто другой не дал бы ему того, чего он хотел. Они вместе придумали план, словно в мелодраме. Шокирующий замысел, но вполне осуществимый, если она правильно себя поведет. А в своем уме она никогда не сомневалась.
— Все получится. Не беспокойся.
— Расскажи мне еще раз как. С подробностями.
— Его охватит удовольствие. Изысканные желания, смутные и непонятные, начнут отравлять мозг. Ночью ему будут сниться кошмары. Кровь станет жидкой, он постоянно будет мерзнуть. Никакие одеяла ему не помогут. Волосы поредеют и начнут выпадать. А том он сляжет и умрет.
Тони слушал, как ребенок слушает вечернюю сказку.
— Разве тебе неинтересно узнать о нем больше? Все, что я говорила, — правда. Он надеется на твое возвращение. Готов открыть для тебя потрясающий дом восхитительные интерьеры! Хотя я забыла, ты ведь его видел.
— Я помню все подробности детства. И Труит в мое будущее не вписывается.
— Он любит… точнее, хочет тебя полюбить.
Неожиданно Тони повернулся и встал одним коленом на кровать. Он взял Кэтрин за плечи и потряс, словно куклу. Его одежда распахнулась. Она видела его белую кожу, ощущала горячее прикосновение даже сейчас, когда Тони негодовал.
— Он бил меня. И уничтожил мою мать.
— Он…
— Он схватил мою прекрасную мать и колотил, пока ее окровавленные зубы не выпали на пол. Я был свидетелем. Отвез меня в Чикаго и заставил смотреть. Он сильный. По крайней мере, был таким. Он сжал ее горло своими уродливыми руками и стал душить, пока она не умерла. Я наблюдал за этим. Мне было тринадцать лет, и я это видел, — Тони швырнул Кэтрин на кровать, — Зачем мне его любовь? Лучше пусть сдохнет.
Кэтрин слышала эту историю сотню, тысячу раз, и ни на минуту не поверила. Между ними имелось соглашение, что все это — правда. И это стало основой их плана. Кэтрин старалась, потому что обожала Тони. Пыталась поверить, но сомневалась. А теперь, когда познакомилась с Труитом, когда стала его женой, не верила Антонио совершенно.
Ей было известно, что такое бывает. Она могла вообразить подобное убийство в мрачных домах из песчаника Но отсутствие здравого смысла и сдержанности у Ральфа Труита? Кэтрин пыталась нарисовать себе такую картинку: Антонио с едва пробивающимся пушком на щеках и смотрящий на этот кошмар. Пыталась, но не могла.
У нее самой бывали внезапные вспышки неконтролируемой ярости. Но у Ральфа Труита? Немыслимо! Он молился у постели дочери, пока не закрылись ее глаза. Он застал жену за сексом с учителем музыки и, вместо того чтобы взяться за пистолет, захлопнул дверь.
Антонио покрывал щеку Кэтрин поцелуями, легкими, точно перья.
— Это наше будущее. Наше будущее.
Она вскипела и поднялась с постели.
— А что делаешь ты? Ничего! Пьешь, распутничаешь, шляешься по притонам и тратишь все деньги на портных, которые дают тебе бесконечный кредит; еще бы, ведь их одежда сидит на тебе безупречно, для них это реклама. Получается, все легло на мои плечи.
— Распутничаю? Какие странные слова!
— Я люблю тебя. И готова для тебя на все.
— Ты считаешь, что это верх самопожертвования? Тебе за это платят.
— Я сделаю это. Должна сделать.
— Не просто должна. Ты отдашь мне моего отца, подаришь его смерть, и твоя любовь обретет новую цену.
— Сказала, что сделаю, — значит сделаю.
— Не заставляй меня ждать слишком долго.
Тони оделся. Он собирался оставить ее, нагую и неловкую, в холодной мокрой постели. Унести с собой частичку ее сердца.
Он обернулся. В его глазах стояли слезы.
— Жаль, что ты не видела ее. Мою мать. Она была так прекрасна. У нее был такой нежный голос, маленькие руки. Она сажала меня на колени и играла на фортепьяно, пела старинные итальянские песни. Она была еще юной. После того как она ушла, после того как он выгнал ее, после того как умерла моя сестра, я пробирался к вилле и поднимался по лестнице в комнаты матери. В ее гардеробной я зарывался носом в платья, вдыхал аромат. Она пахла другой страной, страной, где всегда звучала музыка и где все танцевали. Страной, озаренной свечами.