Антонио сел в кресло у потемневшего окна.
— Она была совсем молодой. Влюбилась. Люди влюблялись во все времена. В чем же ее вина? Возможно, Труит мой отец. Возможно, нет. Никто не узнает. Но он заплатит за то, что с ней сделал, за то, что сделал со мной. Всю жизнь я ненавидел его. Даже устал от этого. Я никогда не вдохну полной грудью, пока он не исчезнет. Сделай для меня одну единственную вещь. Когда мы познакомились, ты напомнила мне мать. Ты полюбила меня по-своему. Потихоньку отогрела мое застывшее сердце. Сделай это для меня. Люди думают, что я плохой. Пустышка. Может, так и есть. Но я так не считаю. Я всего лишь десятилетний мальчик, стоящий в темноте в гардеробной матери и вдыхающий аромат ее нарядов. Я могу быть плохим. Но, возможно, и хорошим. Пойму это, когда увижу его могилу.
Тони встал. Было почти темно. Распахнул дверь и ушел..
Кэтрин бродила по комнатам. Разглядывала в шкафу свои красивые платья, бусы и перья, шляпы, украшенные птицами и драгоценными камнями, туфли на высоких каблуках, красные, зеленые и золотистые, с блестящими пуговицами и пряжками, из отличной марокканской кожи. Ей вдруг захотелось начать все сначала. Прикосновение к одежде, тонкий запах духов, от нее исходящий, вызвали желание валяться до полудня в постели, слушать смех, непристойные шутки, вульгарные песни, заниматься сексом с мужчинами, которых она больше никогда не встретит. Наслаждаться звоном монет в шелковом кошельке и шампанским, его сладостью после того, как улетучатся пузырьки, ощутить утром ужасное послевкусие опиума и шампанского. Провести ночь в обществе полуодетых женщин, в белье, украшенном шелковыми лентами. Они лениво будут ласкать друг друга, непринужденно и тихо болтать всю ночь о том, что с ними случится и что уже случилось. Все это манило. Когда-то она лежала в постели все воскресное утро и хохотала над объявлениями в газетах. Она обратила внимание на объявление, поданное Ральфом Труитом, и произнесла вслух его имя. Антонио Моретти сверкнул глазами и выхватил газету. Ей было незачем тратить весь день на размышления о том, как воспользоваться новой информацией. Ральф Труит — просто имя и конец старой истории.
Назад уже не повернуть. К тому же куда ей возвращаться? В тот экипаж к матери, в летнюю грозу с кадетами? К маленькой милой сестре? К тем дням, когда ничего еще не произошло?
Кэтрин закрыла шкаф, тщательно вымылась водой из железного кувшина и выкинула все мысли из головы. Она избавилась от запаха секса и ни о чем не жалела.
Облачившись в костюм порядочной женщины, она без страха отправилась по темным улицам той части Сент-Луиса, куда никто не ходил без необходимости. В отеле «Плантерс» Кэтрин забылась крепким сном невинной девушки; пение птички поднимало ее к ангелам.
Она не могла остановиться. Свобода стала для нее чем-то вроде наркотика. Кэтрин написала Труиту и сообщила, что прогресс налицо, хотя и медленный. Пообещала, что Энди — так она называла в своих письмах любовника — приедет домой.
Каждый день она навещала Антонио. И уже не боялась Фиска и Мэллоя, с которыми теперь не виделась. Кэтрин предполагала, что они притаились, но зашла слишком далеко, чтобы об этом беспокоиться.
Любовники занимались сексом — иногда яростные десять минут, иногда до тех пор, пока темнота не сменялась светом, а затем опять темнотой. Потом она вынимала из шкафа платье, и они гуляли. Ели устрицы, пили шампанское.
Когда Антонио забывал о своей ненависти к Труиту, он был по-детски очарователен. С ним она снова чувствовала себя девочкой. Все для нее было свежо и возможно. Снова и снова он рассказывал о своих путешествиях, о смешных привычках людей, которые ему встречались. Все это выглядело невинно — бесконечные приключения мальчишки, который так и не повзрослел. Его смех был, точно чистая вода, сверкающая на солнце, сбегающая со скал в весеннем лесу.
Тони заставлял ее смеяться. С Труитом она никогда не смеялась. Тот был разносторонним и хорошим человеком, но с ним Кэтрин не было весело.
Иногда по ночам, когда с Тони слетала бравада и он лежал обнаженный, тонкий и уязвимый в ее объятиях, он признавался, что на самом деле одинок, ему приходится бороться за каждый доллар. У него нет ни матери, ни отца, ни дома, в который можно было бы прийти. Но когда он сидел за столом с устрицами и шампанским, жизнь его, казалось, была наполнена светом и чистыми простынями.
Кэтрин верила, когда Тони говорил о ее красоте, о том, что она никогда ему не надоедает.
Она наведывалась в пивные бары, где он играл на фортепьяно. Флиртовала с другими у него на глазах, зная, что он ничего не может поделать. Иногда из-за нее вспыхивали драки. Принаряженные рабочие, разъярившись, боролись друг с другом, а она даже не привставала из-за стола.
Потом они отправлялись в притоны, где китаянки раздевали их, обертывали в шелк, массировали обнаженные тела теплыми душистыми маслами и давали им шарики опиума, черные, эластичные, точно резина. Домой они возвращались на рассвете, Кэтрин переодевалась в ту одежду, в которой приходила к нему, и возвращалась в отель «Плантерс». Иногда ей не удавалось попасть ключом в замок, и сонный портье ей помогал. Спала она мало, несколько часов между рассветом и полуднем, и просыпалась под птичье пение.
Затем пила крепкий черный кофе и почти ничего не ела, разве что золотистый тост с мармеладом. Иногда днем в библиотеке она почти теряла сознание от голода. Возле стопки книг лежали ее лайковые перчатки.
Она изучала информацию о выращивании роз. Почти чувствовала, как шипы колют ей кожу, ощущала запах крови на тыльной стороне руки. Она была не такой, какой явилась к Ральфу Труиту, но и не такой, какой видел ее Тони Моретти. И сама не понимала, какая ее сущность настоящая, а какая фальшивая.
В городе Кэтрин повидала многих старых друзей: Хэтти Рено, Энни Маккри, Маргарет, Луизу и Хоуп, Джо Лямура, Тедди Клондайка. Заглядывала в любой уголок в поисках своей сестры Алисы, которая жила где-то на этих улицах и вращалась в этих кругах, если хорошо себя чувствовала. Когда-то Кэтрин часто брала Алису в цирк и в оперу. Но сестры нигде не было, и никто не знал, где она.
Кэтрин покупала сестре книги, которые та никогда не читала. Покупала украшения, которые Алиса либо теряла, либо кому-то отдавала. Кэтрин старалась спасти хоть что-то в этом мире — подарить сестре радость, стать ей подругой, но не преуспела даже в этом.
У нее было желание отыскать Алису и отвезти в Висконсин, окунуть в белизну просторов в надежде на полное исцеление. Кэтрин нарядила бы сестру в одежды Эмилии: пусть подметает подолом длинную лестницу виллы и ходит на высоких каблуках по залу с фресками на стенах. Пусть станет ребенком в зачарованной стране, двери в которую распахнула Кэтрин. До сих пор Кэтрин верила, что может спасти сестру.
— Забудь ее, — посоветовала Хэтти Рено, — Несколько месяцев ее никто не видел. А в последний раз, говорят, она выглядела ужасно. Никто не общался с ней, и ей было все равно. Мне было за нее стыдно.
— Она моя сестра.