Продолжая обдумывать свой план действий, он взял кружку, из которой пил рано утром, и пошел на кухню сделать себе еще чаю. Полночи в кресле не прошли даром. Его правая нога до сих пор была как деревянная. Он разминал ее, пока заново наполнял чайник водой, и ждал, когда тот закипит. Вытянул спину и руки. Все болело.
Он приготовил чай в той же немытой кружке, залив водой чайный пакетик, и уселся на один из двух стульев, стоящих рядом с тем, что Мойра называла «бар для завтрака». Мойра. Сервировочная скатерть с ее похорон лежала рядом с плитой. Он не заметил ее ночью. Ведь ночью он ничего не соображал от бессонницы.
Но теперь ум его кипел от мыслей. В первую очередь – Хэнгридж и значение разговора с Маргарет Слейд. То, как она с ним говорила, было шагом вперед, о котором можно только мечтать. В своем воображении он уже видел лавину громких историй, которыми он атакует Флит-стрит. Не говоря уже о телевидении и радио. Ну а потом выйдет книга, настоящая история Хэнгриджа, продолжение его карьеры журналиста-следователя, которой он посвятил свою жизнь. Это будет чем-то, для чего у него действительно есть способности и опыт, в отличие от писательского труда. Ну а потом – потом выйдет фильм…
Да. Все это крутилось в его голове. Но рядом с этим были и мысли о Мойре. Чувство потери, сострадания и вины. И искреннее сочувствие к молодым солдатам Хэнгриджа, которые погибли, и к семьям, лишившимся своих детей.
Но мысли о Хэнгридже доминировали. Этого вполне можно было ожидать. И дело даже не в том, что медленно разворачивающаяся драма становилась все более интригующей. Келли думал еще о том, что, погрузившись с головой в это дело, наверняка сможет отвлечься от личного несчастья и боли. Он сказал себе, что Мойра его бы поняла.
Келли снова проверил часы. Четверть девятого. Все еще слишком рано. Конечно, была вероятность того, что Нил Коннелли вновь вышел на свою работу почтальона. А в таком случае, возможно, он ушел намного раньше. Но Келли сильно в этом сомневался. Он полагал, что должно пройти еще какое-то время, прежде чем Коннелли отойдет от шока, связанного со смертью сына, настолько, чтобы вернуться на работу. Он побрел в гостиную и скоротал следующие пятнадцать минут за просмотром утренних передач. Ровно в восемь тридцать он позвонил Коннелли в Глазго. Разочарование. Никто не подошел к телефону. У них был автоответчик, но Келли не стал оставлять сообщение. Тут нужна была личная беседа, причем очень аккуратная. Он просто будет продолжать звонить до тех пор, пока не поговорит с Нилом Коннелли лично. Келли стал ругать себя за то, что не позвонил раньше, хотя и знал, что поступил правильно. Он не знал, вышла ли миссис Коннелли на работу, но Нил Коннелли, видимо, уже сделал это. А с другой стороны, может, они просто не подходили к телефону. Может быть, все их семейство – мать и отец Алана Коннелли, его младшие брат и сестра – просто отгородились от всего белого света в своем маленьком аккуратном домике, оазисе порядка в этом мрачном районе, одни со своим горем.
Келли дрожал. Для этого не было никакой физической причины. В комнате не было холодно, и он не болел. Он вспомнил старую поговорку своей мамы. Кто-то прошелся по его могиле. Келли мог подумать о многих, кто был бы не прочь это сделать.
Когда было уже почти девять, он позвонил Карен Медоуз. Еще один человек, для которого нужна наилучшая техника убеждения. Ему действительно была нужна ее помощь. И еще ему вдруг очень захотелось узнать, как далеко она продвинулась, и продвинулась ли вообще, за эти шесть дней со смерти Мойры.
– Я не ожидала услышать тебя сегодня, – сказала она.
– Да нет, мы все же пытаемся как-то с этим справляться, – ответил Келли. Он подумал, что сказал вещь банальную и печальную одновременно.
– Да, думаю, справляемся.
По крайней мере он мог положиться на Карен Медоуз в том, что она не будет осуждать его, подумал Келли. Что, наверное, было довольно странным качеством в офицере полиции. Келли не помнил, чтобы она осуждала кого-нибудь.
– Я хочу поговорить о Хэнгридже, – сказал он прямо.
– Сегодня? Ты уверен?
Она была очень мягкой с ним. То есть довольно мягкой для Карен Медоуз. Он оценил это.
– Абсолютно уверен, – сказал он.
– О'кей. Я и так собиралась позвонить тебе завтра. Просто не хотела тревожить тебя на следующий день после похорон. Но мне действительно нужно поговорить с тобой.
Она оказалась второй женщиной, удивившей его за это утро. А он еще до сих пор не позавтракал. Она была не готова делиться с ним всем во время их последней встречи. Что-то изменило ее точку зрения, заставило ее действительно захотеть разговаривать с ним.
– Я просто хотел узнать, как у тебя продвигаются дела, и если… – начал он.
– Нет, – поспешно перебила она. – Не по телефону. Мы можем встретиться сегодня вечером?
– Конечно. В пабе? Или ты хочешь пойти куда-нибудь, где можно поесть?
– Нет. У меня. Нам нужно поговорить наедине.
Келли почувствовал, как по его венам прокатился взрыв адреналина. Это было так на нее не похоже. Что же это могло означать? Что происходит?
Келли согласился без раздумий. Карен резко закончила разговор. Келли привык к этому. И в самом деле, ему было более уютно с ее резкостью, чем с нежными словами и интонациями, которые звучали в начале разговора. Он допил чай, с жадностью съел чашку хлопьев и затем снова попытался позвонить Коннелли. На этот раз сам Нил быстро подошел к телефону. Может быть, вся семья просто решила подольше поспать сегодня? Келли сомневался в том, что у них всех сейчас крепкий здоровый сон. Он прекрасно знал, что значит бессонница.
Разговор чуть было не получился чрезвычайно коротким.
– Я же сказал, что не хочу с вами разговаривать, – резко ответил ему Коннелли, не успел Келли представиться.
– Я знаю. Только дайте мне кое-что сказать, и можете вешать трубку. – Келли говорил быстро, опасаясь услышать короткие гудки. – Мне стало известно еще по крайней мере о двух подозрительных случаях гибели в Хэнгридже – молодой мужчина, молодая женщина и, возможно, еще один случай. Родители объединяются, чтобы провести полноценное расследование смертей…
– Ты же гребаный журналист, точно как я и подумал, – перебил его Нил Коннелли. Ни его голос, ни подбор лексики не воодушевляли.
– Уже нет, – ответил Келли более-менее честно.
– Ну, я тебе ни черта не доверяю…
– Вам не обязательно доверять мне, мистер Коннелли. – На этот раз настала очередь Келли перебивать. Теперь он действительно боялся, что шотландец повесит трубку. – Но может быть, вы сможете доверять матери молодой девушки-солдата, которую звали Джослин Слейд и которая погибла всего за шесть месяцев до того, как это случилось с вашим парнем. Она хочет поговорить с вами. И если вы просто запишете ее имя и номер телефона, то я обещаю, что вы больше никогда не услышите мой голос. Если только сами не захотите этого.
Казалось, прошло очень много времени, прежде чем Нил Коннелли снова заговорил. И когда он это сделал, он произнес лишь три слова: