Я грызу ногти, ввожу пароль на ноутбуке и набираю lexwoodisinnocent.com. Здесь было сто тысяч посетителей со среды. Вот несколько фотографий Лекса со знаменитостями, вот несколько в полицейском участке. То ли Лекс, то ли его помощник разместили ссылки на репортажи о нем в прессе, и их здесь очень много. Он всегда был мастером саморекламы и разных маркетинговых ходов. Но лучше всего он знает, как себя продать.
«Ставьте „против“, если считаете, что я виновен» — выведено вверху сайта. Хорошо, Лекс, я отправлю тебе сообщение. Ставлю сто фунтов, что ты по уши погряз в этом.
На мой ящик приходит автоматический ответ:
«Спасибо, что вам небезразлично убийство Мелоди Грэм. Содействуя нашему сайту, вы помогаете оказывать влияние на полицию, чтобы она раскрыла это убийство и держала общественность в курсе дела. Я не убивал ее, и сейчас как никогда важно, чтобы полиция продолжала поиски и нашла того, кто это сделал».
Вверху сайта пробегает лента новостей, и мой глаз выхватывает Форвуд ТВ. Там сообщение об аресте Пола, а еще через две минуты звонит телефон. Я не могу не ответить матери Пола, какой бы истеричной и навязчивой она ни была. Пятнадцать минут уходит на то, чтобы с трудом убедить ее не приезжать и не оставаться нам «помогать». Мне кажется, я предпочту оказаться в тюрьме с Полом, чем выслушивать ее тирады на тему «Ой, я не знала об этом канале» или «Мне кажется, детям не нужны резиновые сапоги в городе».
За ней следом звонит моя мама. Наконец-то сложилась ситуация, где она может продемонстрировать свой нудный фатализм.
— Ты всегда можешь вернуться домой, ко мне, если уж так все сложилось, — с надеждой в голосе произносит она.
Ничего себе! Спасибо, это лучшее предложение, которое я когда-либо получала. Я растерянно переключаю каналы, пока мы говорим, и останавливаюсь, когда вижу Джерри в повторе программы «Взгляд изнутри», в этот миг он отжимался в камере, его рубашка не заправлена. Телевизор сейчас работает без звука, поэтому я насчитываю двадцать пять отжиманий, пока мама продолжает что-то лепетать. На его спине выделяются мускулы. Он поднимается как раз тогда, когда мама кладет трубку, и улыбается в камеру, которая висит высоко на стене, а потом выпускает воображаемую стрелу из лука — прямо в меня.
Выходные тянулись ожиданием новостей от Пола. Его не освободили; двадцать четыре часа заключения переросли в тридцать шесть, затем, по указу судьи, их продлили еще. Но жизнь должна продолжаться: дети обязаны ходить в школу, а я обязана идти на работу. Я отодвигаю край шторы и выглядываю на улицу. Два фотографа и Деклан Мур стоят на входе. Я вспоминаю недавние рыдания Джоша и принимаю решение больше никогда не дать ему пройти через это.
— А мы можем ходить по этой дороге каждый день, мамочка? — спрашивает Ава и визжит, потому что лодка раскачивается.
Мы вышли через сад, переправились через канал и идем по узкой улочке на другом берегу.
Я разбудила Маркуса, постучав по стене «Марии-Розы», и попросила его помочь нам. Он любезно предложил переправить нас на лодке через эту десятиметровую глубину воды. Я схватилась за бортики так крепко, что побелели пальцы. Потом мы подняли на берег рюкзаки с учебниками и коробки с обедами, и я обняла Маркуса, счастливая, что обвела вокруг пальца всех тех ожидающих на холоде перед входной дверью людей.
— Вы будете где-то поблизости сегодня вечером? Возможно, нам придется возвращаться таким же способом.
— Один из нас будет здесь наверняка. Я переправлюсь за вами, чтобы вы не спускались в лодку по веревке, потому что у вас дети и вещи. Конечно, у нас не получится делать это постоянно, мы уедем на каникулы в Австрию, еще успеем покататься на лыжах.
Я смотрю вниз на черный канал и вижу приятную картину: Макс и Маркус, рассекающие снежные волны.
— Маркус, боюсь, что завтра сюда нагрянет полиция, возможно, даже с водолазами. Они собираются обыскать канал. Простите, если они доставят вам неприятности.
Он помогает нам выбраться на берег, улыбается и показывает зубы, которым позавидовал бы сам Том Круз.
— Может, мы как раз поговорим с ними о снаряжении, я люблю дайвинг. Я буду внимательно за ними следить.
— Спасибо, что ты такой понимающий.
Он делает что-то удивительное — протягивает руки и обнимает меня. От этой неожиданной доброты у меня на глаза наворачиваются слезы. Я долго не отпускаю его; грудная клетка Маркуса крепче, чем у моего мужа. Когда мы размыкаем объятия, мои дети смотрят на нас круглыми глазами.
Мы заходим в школьные ворота под шепот окружающих. Я вижу повернутые друг к другу головы и руки, поднесенные ко рту. Незнакомые люди смотрят на меня, потом отводят взгляд в сторону. Похоже, это и есть дурная слава. Мы официально семья, у которой сейчас проблемы. Сара здоровается и обнимает меня.
— Я заберу вас после школы, хорошо?
Дети кивают, а она наклоняется к моему уху и шепотом произносит самые утешительные за это утро слова:
— Возле вашего дома пресса?
— Да. Маркус переправил нас на лодке через канал.
— Отлично. Просто помни, что это скоро пройдет, Кейт. Когда-то я работала на члена парламента, которого арестовали за взятку. На протяжении трех дней на улице возле его офиса и возле дома стояли по три десятка человек, а потом — пуф! — и все исчезли. И ты даже не вспомнила бы его имя, если бы я назвала его.
— Мне от этого не легче.
Она крепко обнимает меня.
— Прости, но это лучшее, что я могла придумать.
— Спасибо. Я заскочу после работы, чтобы забрать их.
— Хорошо.
К моменту, как я выхожу с детской площадки, минуя детские коляски, малышей, скутеры и болтающих мамочек, я уже переключаюсь на мысли о работе и у меня появляется новая цель. Как вдруг я неожиданно чувствую, что кто-то сжал мою руку. Это Элоида. Я отталкиваю ее, словно она паук, севший на мою куртку.
— Я знала, что это единственный способ выловить тебя. К тому же, надеюсь, ты не закатишь здесь сцену.
Она снова берет меня за руку и мило улыбается мальчику, который наткнулся на ее колено. Она права, кипятиться на пороге школы глупо, особенно если ты мать, у которой «проблемы», поэтому мы идем рядом и играем роль закадычных подруг.
— Мне нужно на работу, поэтому оставь меня в покое!
— Только после того, как ты выслушаешь, что я хочу сказать.
Я бегом спускаюсь по ступенькам метро, она спешит за мной.
— Меня не было в твоем доме. Какого черта ты так уверена, что я там была?
Фыркнув, я вставляю свой билет в турникет.
— Скажем так, я наблюдательная. Ты себя выдала.
Она недоуменно смотрит на меня.
— Чашки и ложка.
Сказав это, я понимаю, как абсурдно все это звучит, и неожиданно начинаю сомневаться, не придумала ли я все это.