* * *
Он с трудом взобрался на холм, где стоял павильон необычайной конструкции, с колоннами, вылитый дворец из «Тысячи и одной ночи». Черные чугунные решетки закрывали входы, от порывов ветра со стороны озера они пели и звенели, точно целый оркестр. Звук был красивый, но немного глухой. Посреди потолка был огромный крюк. Отличное место для самоубийцы, он почти увидел свисающее с крюка тело, раскачивающееся на ветру.
* * *
Ханс-Петер обнаружил ее, когда спустился с холма. Она лежала за массивным дуплистым стволом, и он снова подумал, что, будь у него собака, она бы мигом наткнулась на тело. А сам он чуть не прошел мимо.
Женщина привалилась к стволу, полузасыпанная снегом, она отгребала снег, пока хватало сил, но силы давно иссякли, и она просто лежала, уронив руки на землю, голова ее свисала немного набок. Сначала он подумал, что она мертва. Он присел перед ней на корточки и осторожно дотронулся до ее подбородка. Кожа была холодной, но женщина дышала. Тогда он чуть отодвинул ее от ствола и приподнял ей ноги. Ему смутно помнилось, что так следует сделать, если человек потерял сознание.
Через несколько мгновений женщина застонала и открыла глаза. Лицо у нее было белее снега.
– Живая, слава богу! – Ханс-Петер упал рядом с ней на колени.
Женщина облизала сухие губы, несколько раз сглотнула.
– Похоже, вы потеряли сознание, я нашел вас сидящей у ствола дерева.
– Я бежала... – хрипло сказала она, и тогда он увидел, что на ногах у нее кроссовки и она одета в спортивный костюм.
– Что случилось? Вы, должно быть, упали.
Она попыталась встать, он ухватил ее под руки и помог подняться.
– Осторожнее, а то снова упадете.
Она застонала, ступив на левую ногу. Медленно распрямилась, вцепившись в его куртку.
– Нога... вспомнила, я подвернула ногу.
– Стоять можете?
– Нет, не знаю...
– Возможно, это вывих.
– У меня она давно повреждена. Иногда подгибается. Я должна была об этом помнить.
– В больницу надо.
– Нет. Главное, до дома добраться.
Она была его возраста, может, чуть постарше. Голос у нее был высокий, девичий. Он подумал, что вряд ли сумеет дотащить ее на себе.
– Можно я за вас просто подержусь? – попросила она.
– Где вы живете?
– Подальше вон в ту сторону. Дом видно с моста.
Она обхватила его за шею, и они медленно двинулись вперед, она приволакивала ногу. Идти было очень неудобно. Каждый раз, когда поврежденная нога задевала за что-то, женщина шумно вздыхала.
– Если перелом, нужно срочно наложить гипс, – сказал он.
– Это не перелом.
– Откуда вы можете узнать?
– Я знаю.
– Наверное, мне следует... представиться. Ханс-Петер Бергман. Я живу в районе Хэссельбю Странд, а сюда просто на прогулку выбрался.
– Не очень-то прогулка удалась.
– Ничего.
– Меня зовут Жюстина Дальвик.
– Кристина?
– Нет, Жюстина.
Они дошли до каких-то построек и выгона, на котором паслись лошади. Лошади, покрытые промокшими попонами, проваливались копытами в снег и, казалось, мечтали вернуться в стойло.
– Постучимся и попросим, чтобы они в «скорую» позвонили?
– Ох, нет... как-то мелодраматично это...
В этот момент на крыльцо вышел мужчина. Равнодушно глянув в их сторону, он направился к машине, криво припаркованной у калитки.
– Эй! – закричал Ханс-Петер.
Мужчина остановился.
– Нам нужна помощь...
Тот подошел ближе и развел руками.
– Я плохо говорю по-шведски, – сказал он извиняющимся тоном.
– Вы могли бы подвезти нас?
– Подвезти?
– Да, это было бы очень любезно с вашей стороны. Дама повредила ногу. Она живет здесь, совсем недалеко.
* * *
В доме Жюстина сказала:
– Спасибо за помощь.
В том, как она произнесла эту фразу, угадывался какой-то подтекст, словно она хотела, чтобы он задержался.
– Я могу посмотреть вашу ногу, – предложил Ханс-Петер. – Я немного умею оказывать первую помощь, научился в армии.
– Хорошо. Если хотите, то... Пошли в кухню.
В кухне на краю раковины сидела большая птица. Она пила из миски воду.
– Надеюсь, не возражаете? – тихо спросила Жюстина.
– Что вы имеете в виду?
– Некоторые пугаются птицы.
– Ну, это немного необычно. Она ваша?
Жюстина кивнула.
Он расшнуровал ее кроссовки и сел напротив, положив ее ногу себе на колено.
– Не очень-то умно – устраивать пробежки в такой гололед.
Она покраснела и сухо ответила:
– Очевидно, так.
Нога у нее была забавной формы, с маленькими, слегка согнутыми пальцами. Он вспомнил, что где-то читал, что у мужчин пальцы плоские, а у женщин согнутые. Интересно почему, размышлял он.
Лодыжка уже опухла. Он осторожно покрутил стопу:
– Больно?
– Немного.
– Вроде не сломана. Я могу наложить повязку, если хотите.
– Спасибо. Наверху в моей спальне стоит тумбочка, а в ней есть всякие медикаменты. Там должен быть эластичный бинт. Думаю, не запутаетесь, в комнате всего одна кровать.
Он вышел в прихожую и поднялся по крутой лестнице. На стенах висели две афиши 40-х годов, застекленные и в рамках. Реклама пастилок от кашля. Наверху лестничная площадка выходила в большую комнату, полную книг. Он окинул взглядом корешки с названиями, но не осмелился задержаться подольше. Дверь в спальню была приоткрыта. Кровать аккуратно застелена, но пол весь в мусоре, повсюду перья и зерна. Казалось, прямо из пола проросла большая ветка. Он не сразу понял, что сук укреплен в подставку для елки. Видимо, птица обитала прямо тут, в спальне Жюстины.
– Нашли? – крикнула она из кухни.
– Где, говорите, тумбочка?
– Слева от окна, видите?
Он присел на корточки и открыл дверцу. Внутри теснились бутылочки и баночки, в глубине нашелся свернутый эластичный бинт. Он вытащил его и тут почувствовал, что не один в комнате. Птица была здесь, у него за спиной. Он обернулся. Птица сидела на своей ветке. Она издала скрежещущий крик. Ханс-Петер замер.
– Не бойтесь! – прокричала Жюстина снизу. – Она не тронет.
Птица уставилась на него одним глазом, поджав одну ногу и щелкая клювом. Хансу-Петеру стало не по себе. Не набросится ли эта тварь, если он пошевелится? Прикрыв лицо рукой, он вдоль стены пробрался к двери. Птица захлопала крыльями, однако осталась сидеть на ветке.