Следующие два часа Фабель и его мама провели в легкой болтовне. За это время сын смог рассмотреть мать гораздо лучше, чем когда-либо до этого. Когда она успела так постареть? Когда побелели ее волосы, и почему он этого не заметил? Она сказала, что Норддейч для него является представлением детства, определенной концепцией, и сейчас Фабель понял, что и мама для него является образом, своего рода константой, которая не должна меняться и стареть. Или умирать…
Домой Фабель вернулся только к половине одиннадцатого. Достав из холодильника бутылку пива, он вышел в прохладную ночь, пересек сад, открыл невысокую калитку и оказался среди окружавших участок деревьев. Прошагав еще немного, Фабель вскарабкался по поросшему травой склону дамбы и, очутившись на гребне, уселся на камень. Он поставил локти на колени и замер, лишь изредка поднося к губам бутылку легкого фризского пива. Ночь была ясной и холодной, а огромный темный небесный свод был усыпан мириадами звезд. Перед ним чернели гряды песчаных дюн, а где-то далеко-далеко на горизонте подмигивали огоньки ночного парома. Это возвышающееся над плоской, как стол, поверхностью земли и столь же плоским морем место было еще одной константой. Он сидел здесь несчетное число раз, будучи мальчиком, юношей и взрослым мужчиной. Фабель полной грудью вдыхал свежий воздух, пытаясь прогнать невеселые думы. Но мысли настойчиво роились в голове, никак не желая отступать. Образ давно исчезнувшей Хильке Тетьен в песчаных дюнах мешался с образом мертвой девушки на песке Бланкенезе. Он размышлял о том, насколько за время его отсутствия изменился их старый дом. Он думал о доме Паулы, который, застыв во времени, навсегда останется для нее таким, каким был в ее последний день рождения.
Ночной паром приближался к берегу Норддейча. Глотнув пива, Фабель попытался мысленно представить себе Хильке такой, какой она стала сейчас, но из этого ничего не вышло. Стройная юная девушка не хотела допускать к нему чрезмерно полную женщину средних лет. Как человек может столь сильно меняться? С другой стороны, как могла Паула Элерс так измениться за столь короткий промежуток времени? Может быть, он все же ошибается?
— Так и думал, что найду тебя здесь…
Фабель от неожиданности чуть не подпрыгнул. Повернувшись, он увидел, что рядом с ним стоит Лекс.
— Боже, Лекс, ты меня до полусмерти испугал.
Лекс рассмеялся и довольно сильно пнул брата коленом в спину.
— Ты, Йеник, проводишь слишком много времени в обществе разного рода жуликов, — сказал Лекс, используя уменьшительный фризский вариант имени Йен. — И всегда ожидаешь нападения одного из этих уродов. Тебе надо остыть.
Лекс уселся рядом с братом и сунул ему в руку бутылку пива — одну из двух, предусмотрительно захваченных им из холодильника.
— А я ждал тебя только завтра, — с усталой улыбкой сказал Фабель.
— Знаю. Но я попросил шеф-повара поработать немного за меня. Он и Ханна смогут продержаться до моего возвращения. С помощью всего остального персонала, естественно.
Фабель понимающе кивнул. Лекс владел рестораном и гостиницей на острове Силт, неподалеку от границы с Данией.
— Как мамочка?
— Отлично. Нет, честно. Возможно, ее выпишут уже завтра. Как говорят медики, это был микроинфаркт.
— Время для визита слишком позднее, — сказал Лекс. — Я двинусь к ней с утра.
Фабель посмотрел на брата и сказал:
— Чем старше годами, тем моложе сердцем.
Это была обычная фраза, которую он употреблял, встречаясь с Лексом. Они были совершенно не похожи друг на друга. Фабель являл собой образчик нордического немца, в то время как в Лексе доминировали черты кельтских предков их мамы. Ростом он значительно уступал брату, а его голову украшала густая темная шевелюра. Но основное различие между братьями состояло не в их внешности. Фабель частенько завидовал легкому подходу и тому юмору, с которыми Лекс относился к жизни. Улыбка у Лекса появлялась гораздо чаще, чем у младшего брата, что оставило следы на лице в виде морщинок вокруг глаз. Создавалось впечатление, что его глаза постоянно смеются. Чувству юмора Лекса можно было только позавидовать.
— Как поживают Ханна и ребятишки? — спросил Фабель.
— Как нельзя лучше. В доме, и тебе это известно, царит вечный хаос. Но все здоровы, а для отеля и ресторана выдался удачный год. Когда же ты наконец продемонстрируешь нам своего сексапильного психиатра?
— Надеюсь, скоро. Но у меня сейчас на руках абсолютно свинское дело, а у Сусанны, насколько я знаю, куча работы… но, если повезет, мы скоро к вам заедем. Только Богу известно, как мне нужно отвлечься.
Лекс сделал здоровенный глоток пива, повернулся лицом к брату, положил руку ему на плечо и сказал:
— У тебя очень усталый вид, Йен. То, что случилось с мамочкой, было для нас всех страшным ударом. Мне очень тяжко и не будет лучше, пока я завтра ее не увижу.
— У меня был шок, Лекс, — произнес Фабель, глядя брату в глаза. — Я сразу вспомнил тот звонок… о папе. Я никогда не задумывался о том, что может наступить время, когда рядом с нами не будет мамы.
— Понимаю. Но по крайней мере мы теперь знаем, что это было не так серьезно.
— На этот раз, — заметил Фабель.
— В жизни, Йен, множество мостов, по которым нам приходится шагать, когда они оказываются на нашем пути. Ты всегда был воителем, Йен. И жутко серьезным ребенком, — с неожиданным смехом закончил старший брат.
— А ты, Лекс, напротив, никогда серьезным не был. И остался ребенком до сей поры, — сказал Фабель без какого-либо намека на осуждение.
— Но дело не только в болезни мамочки, — продолжал Лекс. — Ты весь на взводе. Я это нутром чую. Больше на взводе, чем всегда.
Фабель в ответ пожал плечами. Огни парома скрылись за мысом, оставив звезды сверкать на ночном небе.
— Как я уже сказал, Лекс, у меня на руках очень сложное дело. Мягко говоря.
— Почему бы тебе, Йен, хотя бы для разнообразия не рассказать мне о нем? Ты никогда не делишься со мной своими проблемами. Ренату ты тоже в них не посвящал. Думаю, что это создавало дополнительные сложности в ваших отношениях.
— Проблема в наших отношения состояла в том, — с печальным вздохом произнес Фабель, — что она начала трахаться с кем-то другим. И в результате я потерял дочь. Но возможно, ты и прав, — продолжил он, повернувшись липом к брату. — Дело в том, что я вижу мир по-иному. Я знаю, как могут поступать люди по отношению к своим ближним. Ты можешь прожить жизнь, не увидев этих поступков и даже не узнав о них. Я не рассказываю об этом только потому, чтобы оградить людей, а не потому, что не считаюсь с их мнением. Рената так и не смогла этого понять. Не могла она понять и того, что мне иногда приходится отдавать расследованию все свои силы. Все силы, все внимание, все время… Это мой долг перед жертвами и их близкими. Может быть, поэтому мы так хорошо уживаемся с Сусанной. Как судебный психиатр, она копается в той же грязи, что и я. Она знает, какая это дерьмовая работа и что эта работа может сделать с человеком, который ею занимается. Рената думала, что это нечто вроде игры. Я сражаюсь с плохими парнями. Своего рода соревнование. А то, что я делаю, вовсе не похоже на состязание, Лекс. Это не схватка умов, брат. Мне приходится сражаться со временем и с очень нездоровым разумом, чтобы успеть схватить преступника прежде, чем он повстречает очередную жертву. И моя главная задача заключается в том, чтобы спасти жизнь, а не в том, чтобы схватить преступника.