Звон посуды в кухне вернул его мысли к настоящему. Бальярд поднял перо и ощутил, как растаяли годы, оставив его вдруг молодым и неопытным. Снова молодым.
Слова пришли сами собой, и он начал писать. Письмо вышло коротким и деловым. Закончив, Одрик промакнул блестящие чернила и сложил листок втрое, превратив в конверт. Можно отправить, как только он раздобудет ее адрес.
После этого все в ее руках. Решать только ей.
Si es atal es atal. Что будет, то будет.
Зазвонил телефон, и Бальярд открыл глаза. Он слышал, как Жанна сняла трубку, ответила. Потом вдруг вскрикнула. Ему даже показалось сначала, что крик донесся с улицы, но тут же раздался стук трубки, упавшей на изразцовый пол. Он сам не заметил, как оказался на ногах. Атмосфера в доме переменилась. Бальярд обернулся на звук шагов. Жанна поднималась по лестнице.
— Что такое? — сразу спросил он и повторил, уже настойчивее: — Что стряслось, Жанна? Кто звонил?
Она ответила бесцветным голосом:
— Насчет Ива. Он ранен.
Одрик в ужасе уставился на нее:
— Когда?
— Прошлой ночью. Сбит неопознанным автомобилем. Они только сейчас сумели связаться с Клодеттой. Это она звонила.
— Насколько тяжело ранен?
Жанна, по-видимому, не слышала вопроса.
— Они послали кого-то отвезти меня в больницу в Фуа.
— Кто? Это Клодетта организовала?
Жанна покачала головой.
— Полиция.
— Хочешь, я поеду с тобой?
— Да, — сказала она, чуть помедлив, и походкой лунатика вышла из комнаты.
Почти сразу Бальярд услышал, как хлопнула дверь ее спальни.
Бальярд вернулся к себе. Он вдруг почувствовал себя слабым и беспомощным. Новость испугала его. Он был уверен — совпадение не случайно. Взгляд упал на написанное только что письмо. Он шагнул к столу, думая о том, что мог бы остановить неизбежный ход событий, пока еще оставалось время.
И опустил поднятую было руку. Можно сжечь письмо, но тогда все, за что он боролся, все, что он вынес, окажется напрасным.
Бальярд упал на колени и начал молиться. Давние слова сперва застревали на губах, но скоро потекли легко, связав его с теми, кто когда-то говорил на том же языке.
Автомобильный гудок, протрубивший под окном, вернул его к действительности. Он тяжело, устало поднялся на ноги. Опустил письмо в нагрудный карман, снял висевший за дверью пиджак и пошел сказать Жанне, что пора ехать.
Оти оставил машину на одной из множества больших муниципальных стоянок перед Нарбоннскими воротами. Орды иностранцев, вооруженных путеводителями и камерами, роились кругом. Как он презирал все это — эксплуатацию истории, распродажу прошлого на потеху японцам, англичанам, американцам. Ему внушали отвращение восстановленные стены и заново отстроенные башни из серого плитняка: прошлое в подарочной обертке для тупых и лишенных веры.
Бриссар ждал его на условленном месте и немедленно приступил к докладу. Дом был пуст, и проникнуть в него из сада не составило труда. Соседи говорят, что пятнадцатью минутами раньше мадам Жиро увезла машина полиции. С ней был пожилой мужчина.
— Кто такой?
— Его видели и раньше, но имени не знают.
Отослав Бриссара, Оти стал спускаться с холма. По левой стороне на три четверти пути тянулись дома. Двери были заперты и ставни закрыты, но улица казалась все еще обитаемой.
Он дошел до перекрестка и повернул налево по улице Барбакан к площади Сен-Гимер. Несколько местных жителей сидели на ступенях своих домов, разглядывая припаркованные на площади машины. Группка подростков-велосипедистов, голых до пояса и дочерна обожженных солнцем, болтали на ступенях церкви. Оти даже не взглянул на них. Он размашисто шагал по асфальтированному спуску, открывавшемуся позади первых домов и скверов улицы Гаффе. От него ответвлялась каменистая тропинка, уходившая вверх по травяному склону к самой стене.
Скоро Оти оказался над участком, принадлежавшим Жанне Жиро. Задняя стена была выкрашена той же желтоватой известкой, что и фасад домика. Узкая калитка, ведущая в садик, была незаперта. Фиговое дерево, увешанное черными плодами, почти скрывало от глаз соседей маленькую террасу. Переспелые фиги падали на терракотовые плитки дорожки и взрывались чернильными пятнами. Стеклянная задняя дверь скрывалась за решетчатой беседкой, увитой плющом. Оти заглянул внутрь и увидел, что ключ оставлен в замке, но дверь заложена двумя засовами — внизу и вверху. Ему не хотелось оставлять следов, и потому он огляделся, ища другого средства попасть в дом. Рядом со стеклянной дверью осталась открытой форточка маленького окошка. Оти натянул резиновые перчатки, просунул руку в отверстие и возился со старомодной оконной защелкой, пока она не поддалась. Окно давно не открывалось, и петли жалобно заскрипели, уступая его усилиям.
Запах оливок и хлеба встретил его в небольшой прохладной кухне. Полку с сырами огораживали проволочные перильца. На соседних полках стояли бутыли, банки солений, джема и горчицы. На столе лежала деревянная разделочная доска и белое кухонное полотенце, прикрывающее остатки черствого батона. В раковине он увидел дуршлаг с абрикосами — их собирались вымыть. На сушилке — два перевернутых стакана. Оти прошел в комнаты. На бюро в углу гостиной — старая электрическая пишущая машинка. Нажав кнопку, он включил механизм. Вставил листок бумаги и попробовал несколько клавиш. На бумаге остался ровный ряд четких ярких букв.
Сдвинув машинку на себя, Оти осмотрел отделения для бумаг. Жанна Жиро любила порядок: все было разложено и надписано — в первом отделении счета, во втором личная переписка, в третьем пенсионные документы и страховка, в последнем смесь случайных записей и рекламы.
Ничего интересного. Он перешел к ящикам. Первые два обнаружили обычный набор: карандаши, скрепки, конверты, марки и пачку бумаги формата А-4. Нижний был заперт. Карманным ножом Оти осторожно поддел язычок замка.
Внутри лежал всего один предмет — маленькая почтовая бандероль. В такой могло поместиться кольцо, но не книга. На штемпеле стояло: «Арьеж, 18:20, 4 июля 2005».
Оти сунул палец внутрь. Конверт был пуст, если не считать расписки мадам Жиро в получении — в 8:20. Копия квитанции, которую доставил ему Доминго.
Оти опустил ее во внутренний карман пиджака.
Нельзя назвать это неопровержимым доказательством, что Бо взял кольцо и отправил его своей бабушке, но можно считать косвенной уликой. Оти продолжал поиски. Покончив с нижним этажом, он поднялся по лестнице. Прямо перед ним оказалась дверь в заднюю спальню. Комната явно принадлежала Жиро: очень яркая, чистая и женственная. Он обыскал платяной шкаф и сундук, опытными пальцами прощупывая маленькие, но добротные предметы белья и одежды. Все было аккуратно сложено и разложено, тонко благоухало розовой водой.
Шкатулка с украшениями стояла на туалетном столике перед зеркалом. Пара брошек, нитка пожелтевшего жемчуга и золотой браслет, а между ними несколько пар серег и серебряный крестик. Обручальное и венчальное кольца глубоко ушли в потертый красный бархат — как видно, их давно не доставали.