Американец обхватил себя руками и долго ежился. Он снова начал дрожать.
— Пошел к черту.
— Познакомившись со скорпионом, перестаешь пугаться жабы, — ответил я и, заметив его злую гримасу, добавил: — Так говорили тибетцы, когда их главными мучителями стали не китайцы, а англичане. Теперь скорпион к ним вернулся. Его имя — прогресс. Похоже, ты оказался примерно в таком же сходном положении. Уж лучше такая жаба, как я, чем скорпион англичанин Том — Том-адвокат, Том-яппи и, не исключено, Том-инфорсер. [20]
Бейкер почему-то решил, что я хочу, чтобы он смотрел на меня, но я повернул его в противоположную сторону — к двери камеры.
— Приговариваю тебя к свободе, Дэн. Но если пожелаешь остаться здесь, тебе придется ответить на несколько серьезных вопросов.
Он бросил на меня дикий взгляд и затряс головой.
— Надзиратель, — приказал я по-тайски, — выкинь отсюда это дерьмо.
Бейкера внезапно охватила паника.
— Меня убьют!
— Знаю, — кивнул я. — А мы их на этом поймаем.
— Я опять убегу.
— Сильно сомневаюсь. Твоя физиономия во всех компьютерах иммиграционной службы и на каждом пропускном посту по всей Юго-Восточной Азии. И, посмотрим правде в глаза, твоя прошлая попытка вырваться на свободу оказалась, мягко говоря, малоприятной. Ударишься снова в бега, я подумаю, не стоит ли позволить инфорсеру добраться до тебя первым.
Я готовился нанести визит в мужской клуб «Парфенон».
Облачился в двубортный блейзер на четырех пуговицах от «Зегны», хлопчатобумажную рубашку с удлиненным воротником от «Живанши», тропические брюки из шерстяной фланели и, сверх всего, настоящие кожаные ботинки без шнурков «Бейкер-Бенджиз». Этот нехарактерный для полицейского наряд я мог себе позволить, потому что, будучи младшим компаньоном матери, получал доход от прибыли бара. Мой одеколон был из тех, чье высокое качество у Рассела Симмонса [21] обозначают короткими номерами. Я — скромный, непритязательный буддист, так что можете мне поверить: я выглядел (и благоухал) чертовски сексуально. Тайские гены наградили меня затравленным взглядом, гены белого человека придали видимость деловитости. И кем же я выглядел: хлыстом из сфер высоких технологий или кутилой из какой-нибудь страны «третьего мира»? Эти понятия не были взаимоисключающими.
Хотя улочка оказалась узенькой и заканчивалась кирпичной стеной, сам «Парфенон» был гигантским зданием в неороманском стиле: четыре ослепляющих белизной этажа колонн, китча и манерности, и, не побоюсь сказать, избытка красного света. Гравийная дорожка в виде полумесяца вела к дорическим колоннам и двойным, обитым медными гвоздями малиновым дверям. Но за порогом наблюдалась явная нехватка самобытности Востока.
На мгновение я ощутил себя в Париже у мсье Трюффо — французского повесы, который, когда я был еще маленьким, на несколько месяцев нанял мою мать. Ему нравился ресторан «Максим» на улице Рояль, и я оторопел, когда увидел в «Парфеноне» лампы в виде женских фигур, похожие на те, что стояли в парижском ресторане. Правда, эти были раз в пять больше французских и отштампованы заводским способом, но в остальном бронзовые женщины ничем не отличались от тех, что я видел в «Максиме». Затем мой взгляд охватил интерьер в более широком масштабе. Шезлонги на гнутых ножках, как в эпоху Людовика XV, золоченые кофейные столики, красные кисти, бархат и старинное золото, куполообразный потолок с изображением стреляющих из лука купидонов, Венера Милосская и другие личности с ампутированными конечностями на постаментах и ярусы балюстрад, ведущие в рай снимаемых на час отдельных номеров. Еще там была эстрада, пустая в это время, если не считать нервирующих всполохов синего электрического света, который мог бы предвещать прилет НЛО. «Сварка», — решил я.
Появилась мамасан, сильно нарумяненная женщина в наряде в духе бального платья девятнадцатого века. Тело внутри платья было, однако, не намного старше двадцати семи лет. Я сел на один из повернутых к сцене диванов, а она опустилась на колени, внимательно следя, чтобы ее голова все время была ниже моей. И объяснила, что, поскольку я пришел в клуб, мне необходимо стать его членом. Процедура не заняла больше пяти минут и заключалась в основном в том, что с моей кредитной карточки сняли копию. Пока она продолжалась, мамасан повторяла снова и снова, что список членов хранится в тайне и его держат в зашифрованном виде в компьютере, не подключенном к локальной сети.
Я пришел слишком рано, было только начало девятого, и находился в зале один, но поскольку полностью расплатился за свое членство в этом эксклюзивном клубе, мне полагалась премия. И я ее незамедлительно получил — не успел оглянуться, как оказался окруженным слетевшимися со всех сторон девицами: четыре сели рядом со мной на диван, еще шесть устроились на стульях, слушали с интересом и уважением и взирали на меня остекленелыми глазами, в которых тут же зажглось бы обожание, подай я малейший знак поощрения. Все красотки были облачены в бальные платья с глубоким декольте, подчеркивающим припудренную лощинку между грудями, все пользовались тенями розового и фиолетового цветов.
Разглядывая их лица, я думал о Дамронг. Разумеется, они молодые и красивые, но ни одно лицо не излучало сияния, как у нее, — даже у транссексуала. Он был упакован, как Мария Антуанетта, и я его не сразу узнал, и то только по особому отпечатку самосознания.
Я отдавал себе отчет, что «Парфенон» — восточный клуб и, несомненно, придерживается феодальной иерархии. С верхней балюстрады доносились женские голоса. Я как можно осторожнее поманил мамасан и показал наверх. Пара тихих слов с ее стороны, и мои новые подружки испарились. Пока она сопровождала меня по устланной бархатом лестнице с золочеными перилами, вполголоса упомянула, что девушки на втором этаже ценятся особенно высоко и за них причитается двойная плата. Мне снова предстояло наблюдать парад красоты. Но здесь плоть оказалась несколько белее, что свидетельствовало о большей доле китайских генов. И под трепещущими веками в глазах было больше истинной жизни, но я не находил того понимания, которое искал. И транссексуалов здесь не было.
Стоящая рядом мамасан отметила, что я не вполне доволен. Я перехватил ее взгляд, и она едва заметно кивнула, приглашая на верхний этаж. Пока мы поднимались, я составил о ней представление: компетентная и трудолюбивая, но слишком молодая и привлекательная для роли величественного церемониймейстера.
От нее, конечно, не скрылось, что я ее разглядываю, но она не подала виду. Я ее понимал. Этот клуб для миллионеров придерживался тех же основных правил, что и скромное предприятие моей матери. Мамасан не должна навязывать свои услуги, пока остается хоть одна неотвергнутая профессионалка.