— Ты умрешь, — прошептал Мызвик.
Я вырвался из его пальцев. Он несколько секунд выдерживал мой взгляд, потом достал мобильный. Открыл его и быстро набрал номер.
— Да, это я. Он здесь.
И нажал «отбой».
Потом посмотрел на меня:
— Ты явился не для того, чтобы вредить людям, так ведь, Дэвид? Пришел освобождать?
Я не ответил.
Мызвик покачал головой:
— Ты полагал, будто творишь добро. Эдакий крестовый поход. Но на самом деле лишь плевал против ветра.
— Ты знаешь, что это неправда.
— Вот как?
— Если бы я плевал против ветра, двое твоих друзей не повели бы меня в лес убивать.
Мызвик сощурился. Потом обогнул стол, и выражение его лица изменилось. Стало мягче. Я понял почему: теперь он мог говорить что угодно, поскольку я покину ферму в мешке для перевозки трупов.
— Мы с Алексом никогда по-настоящему не ладили. Многие из нас старались помочь ему, но для этого нужно идти на сближение. А он не хотел.
— Ну, и где же он?
Мызвик пожал плечами:
— Не здесь.
Он придвинул себе стул и сел.
— Его мать наверняка нарисовала тебе прекрасный портрет. Но Алекс — убийца. Он совершал ошибки. — Мызвик посмотрел на газетную вырезку, потом снова на меня. — Когда ему было некуда деваться, мы пришли на помощь. Как и всем остальным на этой ферме.
Я молча отвернулся от Мызвика.
Отвергая его.
— Что означает этот взгляд? — подался он ко мне.
— Вы ни о ком не заботитесь.
— Заботимся.
— Вкалывая им наркотики?
— Да.
— Выдергивая у них зубы?
Мызвик толкнул стол, и тот закачался взад-вперед на линолеуме.
— Не суди о том, чего не понимаешь! — заорал он. — Тебе не известна эта программа, кусок дерьма! Мы даем шанс этим людям!
Я не ответил.
Он вышел из-за стола, скрипя зубами, и потянулся к моим волосам. Я повернулся на стуле и поднырнул под его руку — но путы не давали мне двинуться дальше. Он схватил меня за горло и прижал к спинке стула, поэтому я смотрел на него снизу вверх. Он тяжело дышал, охваченный яростью. Но когда наши глаза встретились, он снова сощурился и все понял. Понял, что я раскусил его.
— Ты умен, Дэвид.
— Будь я умным, всадил бы тебе пулю в башку до того, как ты хладнокровно убил девушку.
— Сару? — Он покачал головой. — Ты убил ее, заявившись сюда.
— Не я нажал на спуск.
Мызвик не ответил и снова зашел за стол.
— Есть дело, которое важнее ее жизни.
— Она была одной из ваших.
— Она была твоим козырем. Ты использовал бы ее против нас, пока не получил желаемого. Без нее ты беспомощен.
Я воззрился на него:
— Значит, ты лишь выполняешь приказы своего босса?
— Что?
— Того, кто звонил тебе перед убийством Сары. Он дает тебе указания, и ты их выполняешь. Даже если от тебя требуют убить невинную девушку?
Он молчал.
— Ты не ценишь жизнь?
Он гневно посмотрел на меня:
— Очень ценю. Больше, чем ты можешь себе представить.
Мызвик достал из кармана бумажник, в котором лежали водительские права. Он раскрыл их и показал мне свою фотографию.
— Ты наверняка читал обо мне. Я отсидел десять лет за то, что пырнул старика осколком стекла. Знаешь, почему?
— Ты был наркоманом.
— Верно. Я нуждался в спасении. А спастись — значит вырыть дурное семя и посадить на его место доброе.
— И ты спасся?
— Да.
— Спасение мы понимаем по-разному.
— Не так уж по-разному, Дэвид, — улыбнулся он. — Ты ведь тоже убийца.
Щелк.
За моей спиной открылась дверь. Мызвик посмотрел через мое плечо, и выражение его лица изменилось: самообладание полностью исчезло.
Он был испуган.
В одной из рамок с картинками появилось отражение. Силуэт человека, стоявшего у моего плеча. Лица его я не видел. Не знал, на меня он смотрит или на Мызвика. Но ощущал запах.
Гнилостный.
Мызвик быстро переводил взгляд с меня на человека за моей спиной и вдруг закашлялся, словно не мог выносить этого запаха. И пошел вдоль кухонного стола в угол комнаты.
Снова взглянув на рамку, я понял почему.
Это был Легион, в полускрытой темнотой маске, в руке он держал шприц. И прежде чем я успел что-то предпринять, вонзил иглу мне в шею.
Все почернело.
Я очнулся в заброшенном промышленном холодильнике. Окон не было, помещение тускло освещала единственная люминесцентная лампа над моей головой. Слева с длинной металлической трубы свисали крюки для мяса. Я видел две закрытые двери: одна, испещренная ржавчиной, казалась входной; вторая, окрашенная в кремовый цвет, как и стены, была усеяна пятнышками крови.
Я сидел на старом деревянном стуле, но меня к нему не привязали. Босые ступни стояли на полу параллельно друг другу, руки лежали по краям сиденья. Пальцы были разведены на равное расстояние, обручальное кольцо лежало на тыльной стороне ладони. Рубашку и брюки с меня сняли, оставили только трусы.
И я не мог пошевелиться.
Голову поворачивал — но все остальное было парализовано. Я не владел ни единой мышцей. Не мог даже согнуть палец. Я знал, что мне нужно делать, упрашивал тело повиноваться, но ничего не получалось. От шеи до пят я был парализован.
Я закричал, громко, гортанно. Усиленный гневом голос разнесся по холодильнику. Я кричал снова и снова:
— Что вы со мной сделали?!
Никакого ответа. Слышалось только, как падают капли.
Я сглотнул.
Внутри я ощущал все. Стекающую по горлу слюну. Биение сердца. Острое кислотное жжение в легких. Было холодно, но на лбу выступила капля пота и заскользила по лицу. Мимо глаза, носа, рта, к шее. От середины горла и ниже кожа оставалась бесчувственной. Казалось, органы и мышцы утратили связь с кровеносными сосудами и нервами.
Лязг.
Входная дверь начала открываться. С медленным скрежетом отошла от дверной рамы. В проеме появился человек. Не Легион. Другой. Крупный. Ростом примерно шесть футов четыре дюйма, весом двести пятьдесят фунтов. Светлые волосы коротко острижены, одет с ног до головы в черное. Несколько секунд он разглядывал меня, чуть запрокинув голову. Казалось, зрелище его забавляет. Потом шагнул вперед. Сперва я подумал, что в руках он держит ремень. Потом понял: это нечто похуже — многохвостая плеть, похожая на средневековый бич, с рукоятки которой свисало двенадцать ремней.