— Я бы предпочел принимать участие, а не просто наблюдать за ними, — жалуется Эдуард, внезапно из короля превратившись в мальчика-подростка.
— Но ваше величество знает, что это было бы опрометчиво. Случись с вами, не дай бог, беда, ничто не помешало бы леди Марии занять престол и восстановить папскую веру.
Эдуард хмурится, снова превращаясь в короля, и вздыхает:
— Вы говорите истинную правду. Как бы мне хотелось изменить убеждения сестры. Но она так упряма.
Он вновь поворачивается к моим родителям:
— Мы надеемся, что вы присоединитесь к нам завтра на турнире.
— С удовольствием, ваше величество, — отвечает батюшка, поняв, что это знак окончания аудиенции, и пятится к дверям, низко кланяясь. Мы следуем за ним.
На следующее утро матушка буквально врывается ко мне в спальню:
— Джейн! Король желает, чтобы ты сидела рядом с ним на галерее над ареной, откуда он будет наблюдать за турниром. Прекрасные новости! Ты должна принарядиться, никаких убогих цветов вроде белого и черного! Миссис Эллен, будьте добры, золотой дамаск и рубиновую подвеску, что ей подарила королева Екатерина.
Я терпеливо жду, пока миссис Эллен приносит платье и начинает меня одевать, но под конец я осмеливаюсь возразить:
— Сударыня, королю нравится, когда женщины одеваются строго. Неужели он был бы недоволен, если бы я выбрала наряд поскромнее?
— Тьфу! Ты не можешь появиться при дворе закутанной, как монашка. Это мы уже обсуждали, и я не хочу больше ничего слышать. У меня гораздо более богатый придворный опыт, и я знаю, как должна выглядеть леди. Ну-ка стой смирно и не мешай миссис Эллен зашнуровывать корсаж.
Дальше я возражать не решаюсь.
Рыцари в блестящей броне и с перьями на шлемах во весь опор несутся навстречу друг другу с пиками наперевес. Пока они бьются на арене, обнесенной деревянным частоколом, толпа зрителей кричит до хрипоты. Мои пальцы крепко вцепились в перила галереи, где я сижу в обществе его величества и избранных вельмож.
— Он упал! Сэр Роберт упал! — кричит король, когда один из всадников с грохотом валится на землю. Я в волнении подаюсь вперед.
— Надеюсь, он не ранен, сир, — говорю я почти шепотом.
— Нет, не думаю, — отвечает он.
К счастью, упавший с лошади рыцарь поднимается на ноги. Он машет аплодирующим ему зрителям. А тем временем победитель раунда, сэр Джеймс Ноллис, приближается к галерее на своем скакуне, снимает шлем и потрясает им в знак победы.
— Эта честь предоставляется вам, миледи Джейн, — говорит король, подавая мне золотую стрелу для вручения рыцарю.
Я встаю, покраснев.
— За вашу храбрость, сир, — говорю я, вручая трофей сэру Джеймсу, который берет мою протянутую руку, целует ее и вежливо кланяется.
— Благодарю, прекрасная леди, — кричит он. — Вот это настоящая честь!
Я сажусь, смущенная всеобщим вниманием к моей персоне, а он отъезжает.
Судья турнира уже глядит на имена и щиты на рыцарском древе в конце ристалища, дабы назвать следующую пару участников. Рядом со мной король Эдуард беспокойно ерзает в кресле.
— Как бы мне хотелось быть там, — говорит он. — Мой отец был великим мастером ристаний, ему не смели запрещать. А я, я, кажется, навек обречен быть зрителем.
— Очень жаль, сир, — робко произношу я. — Разве вы не можете настоять на своем участии? Вы король, и вам должны повиноваться.
— Ах, Джейн, если бы вы знали. — Он вздыхает. — Мне не позволяют соревноваться, чтобы меня не убили. Тогда леди Мария стала бы королевой, и представьте, что бы это значило.
Он мрачнеет. Так получается, что сегодня я чувствую себя неудобно по нескольким причинам. Мой тугой кожаный корсет сильно жмет, не успев принять форму моей развивающейся фигуры, и я сижу, прямая и неподвижная, на скамеечке рядом с креслом короля, не имея возможности даже вздохнуть. Рядом со мной его величество угрюмо наблюдает за турниром, не замечая больше, кажется, ни моего присутствия, ни леди Мэри Дадли по другую его руку. Если он и нарушает молчание, то лишь для того, чтобы прокомментировать технические моменты молодому дворянину, стоящему позади нас. Раз или два я ловлю на себе сверкающий восхищением взгляд этого светловолосого ирландца, Барнаби Фицпатрика, чьи голубые глаза продолжают оценивающе меня разглядывать за спиной своего господина. Я робко ему улыбаюсь, не зная, можно ли мне посмотреть на него в ответ. На всякий случай стараюсь глядеть только на арену. Еще я остро чувствую присутствие матушки, сидящей неподалеку и следящей за мной орлиным взором.
Когда наступает перерыв и нам приносят золотые подносы с закусками, король оборачивается ко мне.
— Я узнаю подвеску, — произносит он. — Она принадлежала моей мачехе. Существует ее портрет с этой подвеской. Она была хорошей женщиной. Мне ее недостает.
— Мне тоже, ваше величество, — с тоской отвечаю я.
— Однако ее муж был глупый и опасный человек, — продолжает Эдуард более холодно. — Заговорщик и предатель. Он убил мою собаку. — Я не могу определить, что он считает более серьезным преступлением. — Вы знаете, что он задумал нас обручить?
— Я… я слышала что-то в этом роде, сир, — уклончиво отвечаю я.
Король нерешительно смотрит на меня.
— Некоторые считают, что это хорошая идея, — заявляет он, понижая голос. — То есть чтобы нам с вами пожениться. Мои наставники высказываются в пользу сего и убеждают, что это самое заветное желание приверженцев нашей новой религии. Они называют много уважительных причин для такой партии, и, наверное, они правы. Как по-вашему, миледи Джейн?
Растерявшись от его внезапного перехода к этой теме, я тупо молчу, пока наконец не понимаю, что мой ответ определит судьбы многих людей.
— Я… я, ваше величество, исполню то, что будет угодно вам и моим родителям, — чистосердечно лепечу я. — Мне говорили, что однажды я сделаю удачную партию, но я никогда и не думала заглядывать так высоко. Сир, я ваша покорная слуга и знаю свой долг.
— Мы все знаем свой долг, кузина, — недовольно замечает Эдуард, — но каковы ваши личные симпатии?
— Ваше величество делает мне такую честь. Я даже не знаю, что сказать. — Я осекаюсь, не будучи уверенной, какой ответ он хочет услышать.
— Я хотел спросить, — король приходит мне на помощь, — желали бы вы выйти за меня замуж и стать королевой Англии?
— Вашему величеству не нужно спрашивать, — отвечаю я, чувствуя, как жарко пламенеют мои щеки. — Это величайшая честь для любой леди, и это больше, чем я могу желать.
Наступает неудобная пауза. Не сболтнула ли я лишнего? Матушка пристально разглядывает нас со своего места неподалеку, и я вижу, что ее распирает от желания узнать, о чем мы говорим.
Эдуард вздыхает: