Незадолго до полудня Нортумберленд приносит кипу бумаг мне на подпись. Он, очевидно, чем-то встревожен, и ему с трудом удается изображать обычную для него обходительность.
— Небольшая проблема, ваше величество, — начинает он, безбожно, как потом окажется, преуменьшая размеры этой проблемы. — Ночью я узнал, что изменница Мария до сих пор на свободе, и сегодня на заседании совета было решено, что ваше величество направит приказы наместникам во все графства, веля им защищать ваше законное право на корону и помогать в задержании леди Марии.
Я киваю, догадываясь, что ситуация гораздо серьезнее, чем он хочет ее представить.
— Очень хорошо, — говорю я и подписываю документ. Затем гляжу на герцога и с хорошо разыгранным простодушием спрашиваю: — Скажите, милорд, возможно ли, чтобы вы возглавили армию против моей кузины? При вашем богатом военном опыте вы справитесь с этой задачей.
Он изумлен моей прямотой и на мгновение теряется.
— Для меня не было бы большей чести, сударыня, — отвечает он с запинкой, — но все же мои обязанности принуждают меня оставаться здесь, в Лондоне.
Это ложь, я уверена. Он боится покидать Тауэр, но, конечно, не может этого признать.
Он продолжает:
— Сегодня, сударыня, я велел начать приготовления для общего сбора войск у Вестминстера, и мои офицеры в данный момент собирают рекрутов. Каждому солдату выплатят месячное жалованье.
Аргументы обоснованные, но я ведь не глупа: догадываюсь, что он подкупает солдат, платя им заранее, чтобы они не дезертировали, если дойдет до гражданской войны. Откуда, интересно знать, берутся деньги, учитывая, что моя казна пуста?
Позже сияющий Нортумберленд возвращается в сопровождении нескольких членов совета.
— Две тысячи человек готовы выступить на вашу защиту, сударыня, а также дворцовые стражи, которые останутся здесь. Я предоставил в распоряжение армии тридцать больших орудий из арсенала Тауэра.
— Значит, сегодня ночью мы будем спать спокойно, — замечаю я.
— Разумеется, сударыня, — отвечает он. — Более того, пяти кораблям велено патрулировать побережье Восточной Англии, дабы не позволить леди Марии улизнуть морем.
— Есть ли какие-либо новости о ее местонахождении?
— Да, сударыня. Она до сих пор в Кеннинг-холле, куда под ее знамена стекается разный сброд. Однако вашему величеству нечего опасаться, поскольку ваша армия вскоре выступит в Норфолк и подавит мятеж.
Я пристально смотрю ему в глаза. Это мой шанс избавиться от него.
— А кто поведет ее? — с вызовом спрашиваю я.
— Я предлагаю для исполнения этой задачи вашего батюшку, сударыня.
— Моего батюшку? — переспрашиваю я. — О нет, нет, милорд. Я бы не смогла без него обойтись.
И, вынув из рукава платок, я делаю вид, что смахиваю слезу.
Герцог всеми силами пытается меня уговорить:
— Ваш батюшка — самый лучший солдат из всех, кого я знаю. Никто другой не имеет подобного опыта. Будьте уверены, он в два счета разберется с этими мятежниками и вернется к вам живым и невредимым.
— Нет, — говорю я, убирая платок и выпрямляясь на троне. — Вы, милорд, — лучший военачальник в моем королевстве. Именно вам следует вести мои войска.
Не успевает Нортумберленд открыть рот, чтобы возразить, как Пемброк, Арундель, Хантингдон и Винчестер вступают одобрительным хором, радующим мое сердце. Герцог стоит с растерянным видом, понимая, должно быть, что он проиграл. Кроме того, он должен догадываться, что они поворачиваются против него. Они тоже хотят, чтобы он ушел и чтобы в случае чего вся вина легла на него. Каковы шансы будут у него, захваченного во главе армии, в открытом мятеже против законного монарха? В то время как оставшиеся в Тауэре лорды смогут бесстыдно отрицать свое добровольное участие в заговоре.
Я подозреваю, что герцог намеренно ввел меня и своих коллег в заблуждение относительно поддержки, которой пользуется Мария. Если он так спешно собрал армию в две тысячи человек, ее силы, должно быть, велики: ему бы не потребовалось столько народу, чтобы разогнать шайку босяков.
— Я, разумеется, рад служить вашему величеству, — запоздало произносит Нортумберленд, тяжело дыша. — Я исполню ваш приказ.
— Премного вас благодарю, — степенно отвечаю я. — Я молюсь о вашем усердии и желаю вам успеха.
Итак, победа остается за мной, и, возможно, решающая.
Но Нортумберленд не может уехать, не отомстив. Не посоветовавшись со мной, он почти немедленно объявляет, что я и мой муж должны быть коронованы в Тауэре через две недели.
Я вне себя, восседая на своем троне, но не имея возможности ничего предпринять. Разве я не ясно отказалась сделать Гилфорда королем? Но герцог решил пренебречь моим отказом — он страстно желает обезопасить собственное положение перед отъездом. Подожди, уговариваю я себя, подожди, имей терпение. Скоро он уедет, и я смогу сама управлять всеми делами. Лорды почти наверняка меня поддержат — вспомнить только, как они повели себя сегодня, придя мне на помощь, — они, наверное, так же возмущены тиранией герцога, как и я. И всегда сохраняется возможность, что его светлость не вернется обратно.
Нортумберленд все говорит:
— Отныне любой из подданных, приближающийся к королеве или ее супругу, должен будет преклонять колена и обращаться к ним «ваша светлость». — Он с поклоном оборачивается к трону. — Ваша светлость, от вашего имени к вашему доброму брату императору отправился посланник, дабы объявить о вашем законном восшествии на престол и сообщить ему, что изменница Мария намеревается учинить мятеж в королевстве.
Я величаво киваю и отвечаю ему с сарказмом в голосе:
— Надеюсь, этого будет достаточно, чтобы удержать императора от помощи и содействия нашим врагам.
Тауэр, Лондон, 14 июля 1553 года.
На следующее утро в Тауэре и округе поднимается какая-то суета. Когда я выхожу из спальни, мне докладывают, что герцог велел своим войскам собраться у Дурэм-хауса и готовиться к выступлению.
Ко мне подходит Арундель, снимает шляпу и кланяется:
— Ваша светлость, мне бы хотелось переговорить с вами наедине.
Я веду Арунделя в свои апартаменты и отпускаю фрейлин.
— Какие новости, милорд?
— В сожалению, плохие, сударыня. Ночью пришло известие, что вся Восточная Англия поднялась в поддержку леди Марии и что в Чешире граф Дерби провозгласил ее королевой. Даже этот протестантский смутьян, сэр Питер Кэрью, проделал то же в Девоне. Хуже всего, особенно для герцога, что его сын Роберт, поняв, что ему не удастся задержать леди Марию, также провозгласил ее королевой в Кингз-Линн.
Мной овладевают головокружение и тошнота. Хитроумный план Нортумберленда разваливается на куски, не в силах противостоять невзгодам, и Божественная воля исполняется, несмотря на попытки глупых гордецов воспрепятствовать этому. И пусть я сражена новостями, я радуюсь — радуюсь в душе — вероятному исходу всех этих событий. Ибо — Бог тому свидетель — я никогда не хотела быть королевой. Я против воли носила этот титул, каждую минуту ненавидя его, в эти последние дни в Тауэре. Теперь же, кажется, преступной афере настает конец, и когда все закончится, ненавистные Дадли понесут справедливое наказание, а я со счастливым сердцем сложу с себя чужой титул и отправлюсь домой в Брэдгейт, где стану жить тихо и мирно со своими книгами. Я не сомневаюсь, что Мария мне это позволит: она милосердная и добрая леди, и ей достанет проницательности понять, что я согласилась принять корону лишь под невыносимым давлением и с крайним нежеланием. Господи, да вокруг предостаточно очевидцев, которые могут ей о том поведать. Так что о себе я понапрасну не беспокоюсь.