— Собственно, сбор материалов подходит к концу. Так что не волнуйся, Карл, прошу тебя.
Оставшаяся часть вечера прошла в атмосфере тихого взаимного неприятия. За ужином я вспомнила, что не сказала ему о намеченной на вторник поездке в Лондон для встречи с Дональдом Харгривзом. Разумеется, не могла сказать и сейчас, когда его настораживало все, что касалось Ребекки. Поеду в Лондон сразу после его отъезда на службу, решила я, и буду дома минимум за час до его возвращения. Вынужденная секретность не давала мне покоя. Мы сидели перед телевизором, и я воспринимала кадры, мелькающие на экране, как предзнаменования: дождевые потоки по ветровому стеклу машины, мертвенно-белая рука, торчащая из черной земли, грязно-желтая лента полицейского ограждения, трепещущая под сильным ветром.
Наше сомнительное перемирие длилось весь вечер и всю субботу. Я как могла старалась быть собой, но молчаливые телефонные звонки постоянно присутствовали в глубине моего сознания, и я невольно ждала третьего. Желание рассказать обо всем Петре усиливалось с каждой минутой; подруга была в курсе предыстории, а значит, могла связать звонки с прошлыми событиями и хоть что-то посоветовать. Но в субботу мне так и не выпал шанс уединиться, а звонить в присутствии Карла было рискованно — он мог услышать наш разговор.
Зато под вечер воскресенья Карл решил скосить траву. Как только в саду загудела газонокосилка, я бросилась в спальню, к телефону. В спальне гудение слышалось приглушенно, но отчетливо, и я была готова, быстренько извинившись, повесить трубку сразу же, как только Карл закончит косить. Я торопливо набрала номер мобильника Петры, молясь лишь о том, чтобы она была свободна.
Господь внял моим мольбам.
— Анна! Привет, рада тебя слышать! Я только что вернулась от родителей. Ну, рассказывай, как дела?
— Да так… — произнесла я неуверенно. — Что-то на душе неспокойно. По этой причине и звоню. Помнишь наш разговор о ветеринаре, о смерти соседского кота и прочем?
Ее мгновенную тревогу я ощутила даже по телефону.
— Что еще случилось? Говори!
Из сада по-прежнему доносился шмелиный гул газонокосилки. Только в этот момент я поняла, что не могу рассказать Петре о первом звонке, о дыхании в трубку и об ужасе, охватившем меня. Подруга, конечно же, возмутится, что я сразу не поделилась с ней… и, что еще хуже, с Карлом.
— Вчера вечером… был такой странный звонок, — промямлила я. — Трубку снял Карл. Никто не ответил — только гробовое молчание, а потом трубку бросили.
— И что? — через несколько секунд не выдержала Петра.
— И все. — Сообразив, что подруга разочарована, я столкнулась с неразрешимой проблемой — как заставить ее понять всю важность ситуации, не упомянув о первом звонке. — Карл решил, что кто-то просто ошибся номером, но я так не думаю. Он-то ничего не знает о мистере Уиллере и прочих… странностях. Короче, мне кажется, это ветеринар пытается запугать меня…
Когда Петра заговорила, я уловила леденящее эхо голоса Карла, настороженность, которую она пыталась — безуспешно — завуалировать доводами рассудка.
— Анна… Я не вижу причин для беспокойства. Скорее всего, кто-то ошибся номером. С какой стати мистеру Уиллеру заниматься подобным идиотизмом?
Черт возьми, еще в прошлую субботу она вещала как пророк, предсказывающий беду, — и вдруг превратилась в апологета логики и здравого смысла.
— А с какой стати ему издеваться над Соксом? — возразила я. — С какой стати ему убивать Сокса? Однако ты с готовностью поверила, что все это дело его рук.
— Ой, ну сморозила тогда глупость, признаю. Испугалась просто. Поджилки тряслись после твоего рассказа о Ребекке Фишер. Согласись, мысль о том, что до тебя в доме жил псих, здорово действует на нервы.
Вне себя от ее откровенного вранья, я все же чуть не бросилась поправлять ее: Ребекка была кем угодно, только не психом. Но Петра продолжила покаянно:
— Прости, если подлила масла в огонь и напугала тебя, Анна. На самом деле ты была права, а я ошибалась. Ты верно тогда сказала — он ветеринар, а раз так, не мог он поднять руку на животное.
Это уже смахивало на предательство. Похоже, Петра изящно вывернулась, оставив меня один на один с опасностью.
— Так что не волнуйся по этому поводу, — чирикала она успокаивающе. — В особенности из-за телефонного звонка. Господи, кто-то ошибся номером, это не причина для бессонницы.
— Пожалуй. — Расстояние между нами неожиданно увеличилось в сотни раз, но я заставила себя продолжить. Мне необходимо было убедить Петру, словно она была психиатром, от которого зависел мой диагноз: помешательство или легкий невроз. — Если подумать, ты, несомненно, права — я слишком остро на все реагирую. Неудивительно: постоянно думаю о Ребекке Фишер, о том, что она жила здесь…
— Вполне понятно, и я тебя не виню. А дом все равно классный. Пусть там и жила Ребекка Фишер — зато вам повезло с покупкой. — Она засмеялась, а мне понадобилось усилие, чтобы поддержать ее веселье. — Кстати, как движется твоя работа?
— Неплохо. Медленно, но верно. — Гул газонокосилки внезапно сменился тишиной, и я быстро проговорила: — Слушай, надо бежать — кто-то стучится в дверь. Спасибо, что успокоила.
— Всегда рада помочь. Звони в любое время.
Я поспешила вниз. Через открытую заднюю дверь я увидела Карла, тащившего газонокосилку в сарай. Сладкий дурман от свежескошенной травы витал повсюду. Наблюдая за Карлом из кухонного окна, я вдруг похолодела, будто кто-то безжалостной рукой стиснул мое сердце. В первый раз за почти десять лет я почувствовала себя одинокой.
За удивительно короткое время я очень сблизилась с Лиз. Возможно, одной из причин было мое безвыходное на тот момент положение — ведь ничего из наиболее важного для меня ни с Карлом, ни с Петрой я обсуждать не могла. Но дело было не только в этом. В наших с ней отношениях возникло нечто новое, смутно похожее на связь между матерью и дочерью: я со стороны Лиз ощущала родительски-снисходительное покровительство, а сама относилась к ней с дочерним уважением, даже слегка почтительно. Уверена, что Лиз, как и я, ни за что не призналась бы в этом, и тем не менее так случилось. Мы как будто дарили друг другу то, чего каждой из нас не хватало в жизни.
Утром в понедельник, развешивая выстиранное белье, я через изгородь увидела Лиз, работавшую в саду.
— Доброе утро! — крикнула я. — Как дела?
— Здравствуйте, Анна. Вот и еще один прекрасный день. Вряд ли мои растения так же любят жару, как я, но я на них за это не в претензии. — Она улыбнулась, опуская лейку на траву. — Чем сегодня займетесь? Снова в поход, за новыми материалами?
— Не сегодня. А вот завтра еду в Лондон на встречу с психиатром, который наблюдал Ребекку в колонии для несовершеннолетних и, думаю, может мне многое рассказать. — Я спохватилась: а вдруг Лиз и Карл невзначай встретятся и моя тайна выплывет? — Только, пожалуйста, не говорите Карлу. Долго объяснять, но муж пока не в курсе. Он не одобряет, что я столько времени уделяю поискам материалов… Словом, лучше ему о моей поездке не знать.