– В бак чего?
– Проклятье, лучше не спрашивай. А ты какого черта здесь делаешь?
– Здрасте, жопа Новый Год!
Гленда протягивает руку и щупает мне лоб на предмет лихорадки. Вряд ли это хоть как-то может сработать, если вспомнить о ее перчатке и моей маске, блокирующих реальный контакт чешуи с чешуей, не говоря уж о том, что моя относительно холодная кровь всегда приспосабливается к температуре окружающей среды. Но это еще одна привычка млекопитающих, которую мы за многие годы у них подхватили. Чаще всего мы уже едва подобные жесты замечаем.
– Нет, – качает она головой. – Только не говори мне, что ты забыл.
Конечно же я забыл.
– Конечно же я не забыл, – говорю я.
Теперь Гленда почти смеется, не переставая удивленно качать головой.
– Рубио… ты просто черт знает, что за обормот. Два месяца тому назад я сказала, что прилечу в Лос-Анджелес, а ты сказал, закатывайся ко мне в контору, а я сказала, не выделывайся, а ты сказал, все путем…
– Да… действительно… – Я понятия не имею, о чем она говорит.
Тут Гленда бросает на меня один из тех взглядов. Недоуменных взглядов. Когда она прикидывает, не сел ли я снова на травы.
– Ты ведь не… Ты ведь ходил на собрания, правда?
– Каждые несколько дней. Уже почти десять месяцев трезв как стеклышко.
Гленда кивает. Ее вопрос вполне справедлив. Все это действительно кажется очень похожим на провал в памяти. Но я уже много месяцев, как слез с трав и свободен от амнезии. Тем не менее раз Гленда говорит, что у нас был разговор, значит, у нас был разговор.
– Заходи, – говорю я ей, отпирая дверь и широко ее распахивая. – Ми каса эс си каса.
Гленда хлопает меня по спине и заходит внутрь.
– «Каса» означает «дом», чтобы ты знал, Рубио.
– Дом, контора – какая разница? Здесь есть диван, и он весь твой.
Гленда оставила у входа пару чемоданов, и я с трудом отрываю их от земли, едва не наживая себе грыжу. Просто не верится, что на самолете из Нью-Йорка позволяют перевозить такую тяжесть.
– Так, понятно. Значит, эти кирпичи ты здесь планируешь на золотые слитки обменять?
Гленда тянется к одному из чемоданов и помогает мне затащить его в прихожую перед кабинетом.
– Девушка должна иметь выбор одежды, – говорит она.
– И как долго ты собираешься на этот раз здесь оставаться?
Долгий пристальный взгляд, как будто я сижу в клетке зоопарка, а она прикидывает, швырнуть мне арахис или нет.
– Ты ведь на самом деле не помнишь нашего разговора, так?
Я изо всех сил стараюсь его припомнить, но ничего не всплывает из мутных глубин.
– Вообще-то мне говорили, что такое будет случаться. Постгербальные провалы в памяти, так это называется. Пока я сидел на травах, мой мозг приучился все на свете забывать, но теперь, когда я чист, порой случается какая-то слабина, и несколько часов выпадают. – Я как могу напрягаюсь, пытаясь припомнить наш последний разговор, где-то с месяц тому назад. – Я помню… мы разговаривали… у тебя были какие-то денежные проблемы. Ты тогда сказала, что дело совсем труба.
Гленда качает головой:
– Те проблемы закончились. Теперь у меня опять все в полном ажуре.
Прежде чем я успеваю признаться в полном отсутствии даже малейших воспоминаний о нашем предполагаемом разговоре, звонит телефон. Я бросаю второй чемодан на пол – ударная волна как пить дать зашкалит сейсмографы в Калифорнийском политехе – и беру трубку.
– «Расследования Винсента Рубио» слушают.
– Подъезжай к дому. – Это Талларико. Голос у него не особенно радостный.
– Мистер Талл… Фрэнк, вообще-то я только что уехал от вашего дома. А Хагстрем все еще…
– Жду тебя через полчаса.
Прежде чем я успеваю вставить еще хоть слово, он обрывает связь, и в моей трубке звучат короткие гудки.
– Клиент? – интересуется Гленда.
– К несчастью. – Я смотрю на часы – уже почти пять вечера, а это значит, что мне сильно повезет, если я успею добраться до Палисадов менее чем за сорок минут. – Можешь здесь меня подождать? А когда я вернусь, мы бы в темпе пообедать отправились.
Гленда пожимает плечами и затаскивает один из своих массивных чемоданов на обтянутый черной кожей диван.
– Мне все равно придется долго распаковываться, – говорит она. – Есть тут подходящий платяной шкаф?
– Платяного нет, – сообщаю я ей. – Есть хозяйственный, куда уборщица швабры ставит. Типа маленький, затхлый.
– Помнишь мою квартиру в Вилледже? – Гленда ухмыляется.
– Тогда ты совсем как дома себя почувствуешь.
– Дуглас Трикони – второй по рангу динос в контингенте бронтозавров Лос-Анджелеса, – информирует меня Талларико. Мы снова в солярии, сидим в тех же самых креслах. Мне становится интересно, покидает ли Фрэнк когда-либо это помещение. – Раньше он жил в Южной Флориде – по-моему, в Боке, – а на запад прибыл несколько лет назад, чтобы увеличить семейный капитал. Сунул свои когти в уйму разных пирогов.
Я киваю. Всю эту информацию я уже получил, сделав несколько звонков по пути к дому Талларико. Всегда легко добыть сведения о мафиози, если ты знаешь нужный народ в местных газетах – наблюдение за мафией для некоторых журналистов не иначе как хобби. Наверно, у них там где-то разведчик сидит.
– И он владеет «Дворцом Удачи».
– Чисто технически, – поправляет меня Талларико. – «Дворцом» владеет семья, хотя он записан па имя Трикони. В целом Дуглас Трикони меня не интересует.
– По крайней мере, – уточняю я, – не интересовал. Они с Хагстремом ненадолго исчезали. В закрытом помещении. Я туда проникнуть не мог.
Талларико кивает в знак понимания:
– Они упоминали про бизнес?
– Трикони упоминал. Сказал что-то про «фабрику звезд» – честно говоря, я не понял, что это такое. Но это явно нечто большее, нежели просто какое-то праздное занятие.
Фрэнк впитывает информацию, его длинные пальцы вцепляются в подлокотники кресла. Он так пристально глазеет на окружающие нас деревца, словно их листья содержат нужный ему ответ. Может, там и впрямь есть ответ – если он эти листья как шпаргалки использует.
– Итак, идем дальше, – говорит он, потирая руки.
– Я должен снова сесть ему на хвост?
– Обязательно, – говорит Фрэнк и с кряканьем принимается вытаскивать свои человеческие вставные челюсти. Клей смачно отсасывается от его нёба, пока он их извлекает. Остроконечные зубы раптора поблескивают в пропадающем свете заката, а его язык облизывает бритвенно-острые кончики. – Впрочем, будет одно небольшое изменение.