Немцу с японцем помахал рукой высокий, крепкий человек, пробиравшийся сквозь портовую давку.
— А вот и Герман, — обрадовался Дитрих.
Раздвигая толпу, как ледокол, к ним подошел великан. Его рукопожатие запросто могло покалечить.
— Недавно «Горда Рубья» прошла то место, где Миранда впадает в Рио-Парагвай. К завтрашнему утру корабль прибудет в порт Суарес, как и намечено.
Довольный Хофштадтер произнес:
— Артур молодчина. С завтрашнего дня грузом займемся мы. Герман, надеюсь, все готово?
— Да. А теперь пойдемте со мной…
Дитрих и Хиро двинулись за белокурым великаном. На его шее складки кожи обгорели на солнце, а на затылке, под короткими волосами, темнело большое родимое пятно. Живот свешивался наружу, но не был дряблым — под слоем жира перекатывались мощные мускулы.
Они отошли от главной пристани. На дальнем причале Герман прыгнул в одну из небольших лодок, и она закачалась на воде. Великан протянул руку Хофштадтеру, потом Отару и резким движением дернул трос мотора. Вверх взвилось густое белое облачко.
Единственным признаком присутствия людей на реке были радужные пятна бензина. Временами в воде что-то сверкало или слышался громкий всплеск.
— Герман и мои люди в порту Суарес со вчерашнего дня, — сказал Дитрих японцу. — Я предпочел бы сегодня тоже заночевать в Корумба. Когда приедем, вы поймете почему, Хиро.
— Вы до сих пор мне не сказали, где, собственно, находится лаборатория. — Отару раздраженно наклонился к немцу.
— Я и в самом деле должен был сообщить вам точное место, а не только название. — Хофштадтер наморщил лоб. — В центре Мато-Гроссо. Между истоками Рио-Парагвая и Хингу. Мы туда полетим. А Герман на корабле с грузом поплывет по реке, а потом отправится посуху.
Последние метры они проплыли с выключенным мотором, и их сразу окружили звуки реки. Когда лодка приблизилась к берегу, из-за узловатого ствола дерева появился какой-то человек и бросил Герману чалку.
— Надо поторопиться, скоро стемнеет. В этих краях ночь наступает за четверть часа. — Герман сделал знак человеку, который дожидался, чтобы их проводить.
Компания миновала излучину реки, и из-за небольшого, заросшего травой холма показались каменные стены полуразрушенных строений Суареса. Через несколько минут они вошли в порт и оказались на боливийской территории. Возле ворот между двумя башнями, над которыми сверху красовалась надпись «Боливия», лениво топтались пограничники. Стражи покосились на вновь прибывших, кивнули проводнику и пропустили всех.
Немощеная улица вела вверх. Темнота упала сразу, как секира, и отрубила все очертания портовых зданий. С гудением зажглись скудные фонари. Под ногами что-то замельтешило, и Герман с досадой начал пинками расшвыривать крыс, ударяя их об стены.
— Глядите внимательно, куда ставите ноги: можно по щиколотку провалиться в сточную канаву с червями, — поморщился великан.
Они стали пробираться по лабиринту узких улочек. Запах был такой, что им пришлось прикрыть носы платками. То и дело ноги скользили по грязи. Герман переговаривался по-немецки с проводником-боснийцем. Вдруг внимание Дитриха привлекло какое-то движение у них за спиной.
— Герман…
Не оборачиваясь, гигант продолжил спокойно, вразвалочку идти дальше и пробормотал себе в бороду:
— Я их видел, герр Хофштадтер. До отряда пока далеко. Но не волнуйтесь, эти бродяги не знают, на что идут, верно, сержант Налетилич?
— Да сжалится Аллах над их душами, — безмятежно ответил проводник.
Четверть часа спустя, миновав самую высокую точку города, компания уже шла мимо более массивных зданий, окруженных каменными оградами. Налетилич уверенно шагал впереди. Наконец они зашли в большой двор. Из-под ног выскочило какое-то животное.
— Осторожно, не наступите на старину Мигеля: это может плохо кончиться, — предупредил сержант. — Его тут держат, чтобы ловил мышей. Он, правда, уже состарился. Днем кот все время дремлет где-нибудь на солнышке.
Дверь открылась, и прибывшие вошли. В комнате находились человек пятнадцать, и все они дружно поприветствовали Германа, Налетилича и Хофштадтера.
— Отару-сан, позвольте представить вам отряд, который будет сопровождать груз и охранять лабораторию. Наших ангелов-хранителей, — произнес Дитрих.
Хиро сдержанно поклонился, охранники представились один за другим. Некоторые из них говорили по-немецки с тем же акцентом, что и босниец.
Налетилич положил на стол окровавленный мачете с прилипшими к лезвию волосами:
— По дороге пришлось немного подискутировать.
Кое-кто из присутствующих улыбнулся.
Герман пошел искать хозяина дома, чтобы заказать еду и питье. Через пару минут немец вернулся, опять выглянул в коридор и прокричал:
— И чтобы бутылки с водой были запечатаны! Не хватает нам еще заразиться холерой!
Вскоре пошел дождь. Дитрих, деливший комнату с Отару, подошел к окну и поинтересовался:
— Нам понадобится много времени?
— Да. — Японец аккуратно складывал на стуле куртку. — Ваш отец оставил детальные записи, но у него был Аль-Хариф, а мы такого преимущества лишены. Надо воссоздать сложнейшую молекулу, и комбинации приближаются к бесконечности.
— Не считая того, что каждый результат придется проверять, — вздохнул штурмбанфюрер. — На эксперименты могут уйти годы. Как же это им удалось четыре тысячи лет назад?
— Вы же знаете, что тогда и технология, и медицина были на высоте. — Японец зажег сигарету.
— Согласен. И многое было утеряно за тысячелетия. Не хочу вдаваться в дискуссию по поводу биологии или химии. Я спросил так, риторически.
Они помолчали. Потом Дитрих сказал:
— Простите, Хиро, я немного нервничаю. Через несколько дней мы начнем делать былью то, ради чего… — Он запнулся.
Отару подошел к окну и встал с ним рядом:
— Зачем вам все это? Я здесь из-за чисто научного интереса и из-за денег. А вы? Что нужно вам? Власть?.. Думаю, не только она.
Дитрих не сумел ответить.
На следующее утро «Горда Рубья» прибыла в скрытый туманом порт.
Понтичелли, в шерстяных брюках-гольф [65] и в лихо надвинутой на одно ухо баске, суетился на борту. Одну руку американец держал в кармане, где находился револьвер. Часть экипажа уже возилась на пристани со швартовыми.
— Черт возьми, Джордж, еще нет и шести… — донесся сквозь туман голос Филмора.
Американец рассмеялся и защелкал зажигалкой, пытаясь подкурить отсыревшую сигарету. Наконец Понтичелли жадно затянулся и вдруг хлопнул себя по шее: