Мать умерла два года назад. Шань Фен изредка приходил на кладбище, когда ему нужен был совет. Парень не умел молиться и знал, что она не ответит, и все-таки просил благословения и поддержки. Вот и сейчас китаец извинился за то, что побеспокоил ее, и ушел.
Идя вдоль кладбищенского забора, юноша ощутил тошнотворную вонь непогребенных тел, смешанную с испарениями из сточной канавы. Запах раздирал горло и легкие, Шань Фена зашатало. Ему пришлось схватиться рукой за шершавую стену и сделать немалое усилие, чтобы прийти в себя. Потому парень и не заметил, как сзади подошел человек-форма и, взяв за плечо, сказал:
— Я все время слежу за тобой, глаз не спускаю.
Шань Фен медленно обернулся. На него глядела жирная физиономия того самого инспектора полиции, что гнался за ним по переулкам французской концессии во время восстания в девятнадцатом и в парке Хуанпу совсем недавно, и оба раза безуспешно. Знакомство старое.
— Кого я вижу! — улыбнулся парень. — Как живешь, Свиное Рыло? По-прежнему нюхаешь, где японцы газов напустили?
Полицейский вцепился юноше в волосы и резко рванул назад — так, что тот чуть не упал.
— Почему крутишься около этой могилы? И не заливай, будто такой подонок, как ты, почитает мертвых. Небось, ищешь, что спереть? — Инспектор снова потянул Шань Фена за волосы, и у того брызнули слезы.
— Здесь похоронена моя мать.
Хватка ослабла.
— Наверняка она померла от расстройства.
— Все лучше, чем продавать родителей японцам, как ты. — Юноша осклабился, словно сказал что-то очень забавное.
Шань Фен резко ударил инспектора по руке, и тот его отпустил. Отбежав шагов на десять, парень понял, что полицейский не собирается его преследовать. С тех пор как китаец поднялся по иерархической лестнице в организации Юй Хуа, ему стало ясно: такая мелкая сошка, как этот боров, неопасна. Толстяку платили ежемесячно, и он кое на что закрывал глаза. Но между ними были старые счеты. Блюститель закона часто делал страшные глаза и громко орал, но только для того, чтобы самому не забыть, как звучит его громовой голос. Шань Фен давно все понял.
— Я человек уважаемый, а потому изволь относиться ко мне с почтением, иначе рано или поздно пожалеешь, — крикнул парень инспектору.
— Я уже сказал, что не свожу с тебя глаз. Так что посмотрим, кто из нас пожалеет.
Последние слова инспектора прозвучали в спину Шань Фену, который уже уходил от кладбища по переулку.
Добравшись до дома, китаец собрался завалиться на койку, но вдруг почувствовал: что-то не так. Вроде все на местах, а может, и нет… Вся скудная обстановка комнаты, кувшин с водой, умывальник, старые книги… Шань Фен открыл стоящий возле стены сундучок: то же ощущение. Присмотревшись повнимательнее, юноша понял, что интуиция не обманула. В его пожитках кто-то копался. Порылся аккуратно, но все-таки не смог полностью скрыть следы — вещи были чуть смещены со своих мест.
Шань Фен быстро вышел из дома и спросил одну из старух, сидевших на низеньких скамеечках и шивших что-то при свете пригашенных масляных ламп:
— Кто сюда входил?
Женщина равнодушно посмотрела на парня и легонько похлопала по плечу.
Недоверчиво улыбнувшись, он снова вошел в дом.
Сегодня вечером во французской концессии в женской школе По-Ай должен был начаться 1-й съезд коммунистической партии. Из внутреннего окна напротив входа повар Фу Шен наблюдал, как последние два делегата из Пекина поднялись на верхний этаж, где всем отвели комнаты. Он вытер руки о передник и продолжил разделывать телятину на большом кухонном столе. Ему эти хлопоты были абсолютно ни к чему. Во время каникул заведение пустовало, и вместо того, чтобы бездельничать или заниматься какими-нибудь мелочами, ему теперь приходилось готовить на пятнадцать человек. По крайней мере, он насчитал уже одиннадцать, но поболтать было не с кем, потому что никто из них не понимал Шанхайский диалект. Занятый работой кулинар не заметил появления еще нескольких представителей: трех европейцев и двух китайцев.
Делегаты Коминтерна [84] Войтинский [85] и Маринг [86] держались особняком и очень внимательно все разглядывали, не обмениваясь ни словом. Организация, которую они представляли, поддерживала интересы Советов и пристально наблюдала за любым проявлением коммунизма в мире. Такого гиганта с огромным потенциалом, как Китай, следовало тщательно контролировать. Иначе слишком быстрая смена власти и внешнего курса страны грозила нарушить шаткое равновесие, установившееся между Россией и Японией. Этого РСФСР не могла допустить: политика на Востоке не должна подвергаться риску.
Другая группа делегатов состояла из Мао Цзэдуна, Шань Фена и Дерюйтера. После смерти Хофштадтера голландец все больше сближался с парнем, интересуясь его политической деятельностью. Поначалу юноша сильно удивлялся, но постепенно привык. Ганс — человек Запада, но разве профессор таким не был? К тому же Маринг, представитель Коминтерна, оказался земляком Дерюйтера. И Шань Фен решил, что Голландия могла бы очень ему понравиться.
Когда Дерюйтер начал симпатизировать убеждениям Шань Фена, тот оставался холоден. Держаться отстраненно стало для юноши привычкой, а голландец до той поры с ним вообще не разговаривал, как, впрочем, и с другими. Ганс был славным парнем, но к беседе не располагал. Вскоре выяснилось, что у него чувствительная натура. Дерюйтер словно распространял некую ауру, которая притягивала Шань Фена. Он осторожно, исподволь выведал историю голландца. Из отрывочных рассказов китаец узнал, что Ганс был одинок, ему пришлось много страдать, поэтому судьба привела его в Шанхай. Моряк средних лет, работающий на Триаду, оказывается, интересовался политическими теориями, но тщательно скрывал под маской безразличия.