— Хочу тебе кое-что показать, — хрипло сказал Фолберг.
Я не смогла издать ни звука, как ни силилась. Мы остановились у обочины какой-то пустынной дороги в бескрайнем пшеничном поле. Небо было ясным, воздух обжигал холодом. Рон велел выходить, но я инстинктивно отказалась. Он не заорал, а вполне ясным голосом пояснил, будто хочет кое-что показать. Я приготовилась к худшему, понимая, что он попытается меня уничтожить, и решила в случае чего напасть первой. Вылезая из машины, я все время старалась чувствовать под курткой пистолет. Мы пошли по еле различимой тропинке среди высоких колосьев. Сразу за поворотом находилась деревянная хижина с соломенной крышей. При виде ее мне на миг показалось, что Рон говорил правду. Эта мысль меня смутила, и я нерешительно шагнула за ним к входу в строение.
Кругом царила пугающая тишина. Вдруг стоявшее безмолвие прорезал какой-то металлический лязг.
Рон резко обернулся, но до конца вытащить оружие не успел: я нажала курок первой, попав ему в голову. Фолберг тоже выстрелил, но промахнулся, и пуля из его пистолета улетела куда-то мне за спину. Он упал на землю и завертелся как сумасшедший. Из раны струилась кровь. Вид у него был жуткий. Бесконечное мгновение, пока не прекратилась агония Рона, я стояла неподвижно. Потом почувствовала, как явилась смерть, прошла рядом, чуть коснувшись меня, и опустилась на тело бывшего любовника…»
Время двигалось толчками. «Хрустальная ночь» казалась бесконечной от лихорадочного ожидания чего-то недоброго. Погромами управляли жестко и методично. Повод: убийство немецкого дипломата в Париже. Облавы прокатывались по городским улицам, следуя единой схеме. Сначала звенели разбитые стекла, потом слышался треск выбиваемых дверей. С хрустом разлетались щепки, раздавались крики и угрозы, изредка кто-то стрелял. Вещи разбросаны по земле, мебель вдребезги, домашняя утварь растоптана ногами: сегодня все, что попадалось под руку, расценивалось как старый хлам.
От тех, кто за запертыми дверьми ждал своей очереди, исходил острый запах пота и страха: дома перестали быть убежищами, магазины превратились в легкие мишени. И над всем царила ненависть. А под конец обязательно вспыхивал огонь, все освобождающий и очищающий. Красные и желтые отсветы метались в темноте. Повсюду звучали стоны и жалобы тех, у кого не осталось ничего: ни привязанностей, ни имущества.
Шань Фен шел медленно, стараясь не наступать на осколки стекла и разбросанные повсюду предметы — результат разрушительного безумия последних часов. Он держал за руку Венту, которую еле успел увести с ее законного места на панели, избавив от гораздо большего, чем обычно, наплыва нежелательных визитеров. Дитрих, шутя, предупредил его, чтобы тот увел свою подружку с улицы: предстоящая ночь для евреев будет не из приятных. Больше он ничего не сказал, но хватило и этого. Шань Фен собрал маленькую сумку и оставил на столе в своей комнате конверт для Хофштадтера. В нем находилась копия записок профессора, которую китаец когда-то оставил у себя, отдав сыну ученого оригинал.
Они вышли из ворот неподалеку от места их первой встречи — за синагогой, которая теперь пылала огнем. Раскаленный воздух обжигал легкие, и без того горячие от страха и напряжения. К счастью, документы были уже готовы. Похоже, дядюшка Венты хорошо справился с работой. Шань Фен с гордостью подумал, что вовремя позаботился о бумагах.
Китаец с еврейкой вошли в каморку, пропахшую клеем и уксусом. Там, при резком свете лампочки без абажура, старик отдал паспорта племяннице:
— Твои документы, малышка, готовы уже давно. Ты об этом не просила, но я знал, что когда-нибудь настанет нужный момент. А уж если тебе пришлось заплатить, то с твоего друга следует запросить двойную цену, учитывая, каких трудов мне это стоило. Ведь американские законы не разрешают людям его расы въезжать в страну, за исключением тех случаев, когда они жили там раньше и отлучались на короткое время. Пришлось сочинить ему биографию жителя Калифорнии. Вы приплывете в Нью-Йорк, где, полагаю, контроль не такой жесткий. Надеюсь, все обойдется.
Вента силилась изобразить веселье:
— У каждой расы свои преследователи…
Парочка сразу вышла и во весь дух пустилась в промышленный район Кройцберг, где они могли отсидеться в надежном месте, пока все не успокоится. Шань Фен с Вентой шли окольными путями, выбирая темные, безлюдные улицы, куда патрули эсэсовцев на автомобилях заглядывали редко.
Возле Ораниенштрассе они услышали за спиной шум мотора, потом визг тормозов и крики:
— Стой! Стой!
Овен повсюду и нигде
Комедия
Действующие лица
Альбин — Норманн Кирхнер, член старинного тайного общества Овна.
Эвдор — Майкл Гленди, член старинного тайного общества Овна.
Сцена I
Просторная гостиная с белыми стенами и кирпичным полом утопающей в зелени виллы. Комната обставлена в классическом стиле, в ней много предметов темного дерева, отделанных латунной чеканкой, на стенах пейзажи и натюрморты, посередине большой круглый стол. Из окон струится теплый свет, в его лучах над мягкой обивкой кресел и ковром пляшут пылинки. За столом сидят Альбин и Эвдор в элегантных темных костюмах с расстегнутыми жилетами.
Эвдор. В Виргинии у меня в лицее была подружка, точь-в-точь как Копленд. Такие женщины — те еще змеи… Я имею в виду рыжих. Обворожат ангельской внешностью, высосут всю кровь до капельки — и поминай как звали. Все они ведьмы, можешь мне поверить. Учти при этом, что Фолберг как жил, так и умер остолопом.
Альбин. Я еще не до конца все выяснил, Майк. Там что-то не так. Ты думаешь, Фолберг мог выболтать дело своей жизни мисс К.? Ведь годы, проведенные в службе, должны же были чему-то научить…
Эвдор. Норм, мы хорошо его знали, поэтому здесь можно не сомневаться. Фолберг сделан нами, а поначалу он был никем. В некотором смысле на нас тоже лежит ответственность за случившееся. Ты понимаешь, что я имею в виду…
Альбин. А кто на самом деле ответит за Рона Фолберга? Кто-то же должен теперь заплатить за все это.
Эвдор. Что касается вины… Знаешь, конгрегация не лучше какого-нибудь министерства. Братья ни о чем не знают и умывают руки безо всяких угрызений совести. С другой стороны, первая встреча с Фолбергом произошла в сороковых. Дело прошлое. Старики тех времен уже все перемерли. А о последующих адептах нет достоверной информации, только сплетни да предположения. Секретная миссия зачастую — палка о двух концах…
Альбин. За Фолбергом следили уже с того времени?
Эвдор. С тех самых пор, как документы, касающиеся Аль-Харифа, в тридцать девятом прибыли в Америку… А ты когда вступил в братство?
Альбин. Четырьмя годами позже, в сорок третьем.