Эвдор. Документы прибыли из Европы. Это очень важно. Не знаю, каким образом, но они попали в руки Фолберга. Несомненно, он почуял запах больших денег и передал пакет надежным людям из Агентства безопасности вооруженных сил, чтобы те разобрались, что это такое.
Альбин. А среди них находился наш человек, верно?
Эвдор. Разумеется. «Овен повсюду и нигде»… Аль-Хариф не должен попадать в сомнительные руки.
Альбин. Вы внедрили кого-то к Фолбергу, предоставив тому возможность вариться в собственном соку…
Эвдор. Да еще в каком соку! Легкое продвижение по службе, шелест долларов. А тем временем он собирал информацию об Аль-Харифе, которую ему подсовывали. За ним следили, его разговоры прослушивали. Он должен был привести нас к основной документации.
Альбин. Невероятно… Долгие годы контроля и слежки, а Фолберг в считаные часы послал все псу под хвост…
Эвдор. Все предвидеть нельзя. Его можно было проконтролировать, а Копленд нет. Когда голубки начали ворковать, мы несколько раз теряли их след. «Да ладно, Фолберг же полная пустышка. Вряд ли недотепа сможет что-то предпринять, если даже не знает, чем владеет». А потом — бац! Он вдруг очнулся от ступора и решил все продать, смыться и обеспечить себе теплое местечко на всю жизнь. Но поскольку в глубине души Рон остался недалеким болтуном, то и дал себя зацепить этой рыжей стерве с удостоверением ЦРУ.
Альбин. И что теперь?
Эвдор. Посидим подождем, старина Норм. Братья в Балтиморе предупреждены. У них хорошие связи. Бьюсь об заклад, там уже напали на след Копленд.
Альбин. Надеюсь, ты окажешься прав, Майк. С этой холерой наша карьера под угрозой.
Эвдор. Ладно, старина, расслабься, ничего страшного не случится. Допивай свой бурбон, и пойдем, я тебе преподам несколько уроков гольфа.
Альбин. С таким животом? Да ты шар-то разглядишь?
Шань Фен на миг прикрыл ладонями усталые глаза. В окна огромного зала, забранные крепкими решетками, струился холодный свет. Вокруг сновали люди всех рас и сословий.
Он подошел к окну и выглянул наружу. Узкий переулок пропах тухлой рыбой. Под прислоненный к стене железный лист шмыгнула крыса. А в нескольких метрах располагался вход в здание портового отделения иммиграционного контроля Соединенных Штатов Америки.
Китаец сошел на берег несколько часов тому назад. Быстро проходя по доскам старого дебаркадера, [143] он мельком увидел зеленую с одного боку статую, ту самую, что заметил еще с палубы: огромная женщина держала в руке факел. С другой стороны, вдалеке, громоздились непонятные высоченные постройки. Одна из них ярко вспыхивала чистыми окнами.
Пассажиры, вместе с ним сошедшие на берег, тащили с собой много всякого груза. В руках они держали огромные чемоданы, плетеные корзины, какие-то пыльные цветные узлы. Занятые багажом, иммигранты держали документы в зубах, как им велели, чтобы, не теряя времени, сразу предъявить их комиссарам. Со стороны толпа напоминала вьючных животных. Почти все мужчины, одетые в черные широкополые шляпы, были при усах. Женщины носили длинные платья с перекинутыми через шею и крест-накрест завязанными на груди какими-то кусками ткани. «Наверное, это одеяла, весящие весьма прилично», — подумал Шань Фен.
Прежде чем впустить в здание, людей поставили в ряды, чтобы обследовать на предмет трахомы: врач плоской палочкой выворачивал им веки, высматривая признаки инфекции. Осмотр занимал несколько секунд, пассажиры даже не опускали на землю чемоданы. Внутри же их ожидали новые построения для регистрации имен и проверки документов. В общем, очередная процедура предстояла быть долгой.
Шань Фен прислонился к стене с чемоданом у ног и думал о последней ночи, проведенной с Вентой. В ушах все еще раздавался визгливый окрик эсэсовцев, причиняя физическую боль: «Стой! Стой!»
Он схватил подружку за руку и потащил в боковую улочку:
— Сделаем по-другому.
Женщина не сопротивлялась.
Санаторий располагался сразу за углом. Тут было тихо и темно, горела только небольшая лампа над входом, где, наверное, дремал ночной сторож. Дитрих находился в клинике: Шань Фен знал, что он собирался этой ночью понаблюдать за ходом эксперимента.
Китаец с Вентой перелезли через окружавшую санаторий стену за несколько секунд до того, как перед входом развернулся автомобиль. Пытаться проникнуть к Хофштадтеру, миновав сторожку, было рискованно: поднимать подозрительный шум не входило в планы юноши.
Охранник удивленно поднял голову от иллюстрированного журнала, но Шань Фен уже перехватил инициативу:
— Я адъютант капитана Хофштадтера, мне очень срочно надо с ним переговорить.
Сторож не верил своим глазам: перед ним стояла какая-то растрепанная женщина, а рядом с ней китаец, которые чего-то требовал…
— Но… как вы сюда попали?
— Через дверь, она ведь не замкнута. Повторяю: мне очень срочно надо переговорить с капитаном. Герр Хофштадтер меня ждет, и я не хотел бы докладывать о том, что вы нарушили субординацию.
Возраст сторожа приближался к шестидесяти, и он не производил впечатления задиры. Как раз когда во дворе завизжали шины автомобиля, старик снял трубку внутреннего телефона. Шань Фена и Венту провели в кабинет, где их поджидал одетый в белый халат Хофштадтер. Он встревожился и не дал им даже перевести дух:
— Вот уж не думал, что ты будешь настолько глуп и приведешь ее сюда.
— За нами гнались…
Китаец попался на собственную наивность: сын совсем другой человек, не то что был отец.
— Именно поэтому ты и не имел права…
Его прервал грохот сапог на лестнице. Дверь распахнулась, и в комнату ввалились люди в черной форме. За ними появился старший, и Хофштадтер выругался про себя: офицер оказался майором. Значит, пустить в ход свой авторитет не удастся. Он на всякий случай пошире распахнул халат, чтобы под ним была видна черная форма, такая же, как на вошедших.
— Господа, я капитан Дитрих Хофштадтер, директор санатория. Чем вызван ваш визит?
Офицер поспешно представился:
— Штурмбанфюрер Клосс. Двое штатских не остановились по нашему приказу и скрылись где-то в этом заведении. Есть подозрение, что женщина — еврейка.