Внезапно, несмотря на то что некоторое время он сидел с закрытыми глазами, пытаясь отвлечься от всего, что его окружало, он заметил, как в камере потемнело, будто огромная туча закрыла луну.
Он открыл глаза и посмотрел в маленькое окошко. Вначале он не сообразил, что взгромоздилось на подоконник, заслоняя лунный свет. Лишь приглядевшись, он понял, что видит.
На него смотрела огромная летучая мышь.
Балам держал в руках мешочек, который ночное животное принесло, сжимая в зубах. Он был изготовлен из оленьей кишки и запечатан воском. Внутри находилась жидкость, и юноша догадался, какая именно, еще до того, как открыл его.
Однако он не мог понять, как Белый Нетопырь узнал о его безвыходном положении и, что казалось еще более странным, о месте его заточения.
Летучая мышь уже улетела, так же молча, как и прилетела, но за эти короткие минуты, когда они были вместе, Балам разглядел в этих черных глазах всепоглощающую нежность, которую учитель к нему испытывал. Юноша заговорил, зная, что животное его понимало. Он сердечно поблагодарил за помощь и пообещал, что очень скоро они снова окажутся вместе. Он не пытался объяснить свое поведение, зная, что учитель никогда бы его об этом не попросил. Потом они оба молча смотрели друг на друга, и наконец летучая мышь взмыла в ночной воздух.
Молодой майя теперь думал о том, что он будет делать после того, как выпьет напиток, и даже засомневался, является ли это лучшим из решений. Как только его душа переселится в тело большого ягуара, он, вероятно, без труда сбежит отсюда, но его человеческое тело останется в этой камере, неподвижное, в полной власти заточивших его.
В конце концов он решил не опережать события и выпить напиток. Если его приемный отец появился здесь, чтобы принести ему напиток богов, несомненно, он счел это наилучшим для Балама. А халач виник редко ошибался.
Он аккуратно снял восковую печать с мешочка, и знакомый аромат растений ударил ему в ноздри. Он еще некоторое время сомневался, осматривая при этом маленькую камеру и запертую дверь. Наконец поднес мешочек к губам и не торопясь выпил жидкость с горьковатым привкусом, стараясь при этом вызвать образ бога Ягуара.
Вскоре знакомое ощущение захлестнуло его. Его дух покинул тело, чтобы упасть в глубокую пропасть, дна которой нельзя увидеть. Когда потеря сознания показалась уже окончательной, внезапно появился свет, хотя начиная с этого момента он уже смотрел на него нечеловеческими глазами.
Однако на этот раз Балам испытал глубокое изумление. Острый взор ягуара не увидел каменных стен, запертой двери и узкого окошка маленькой камеры, а лишь туманное пространство, у которого не было границ и в котором он словно бы парил, не чувствуя опоры для лап.
Даже так он мог двигаться без усилий в том направлении, в котором хотел, и, посмотрев направо, он увидел, как вдали что-то вспыхнуло зеленоватым светом. Чувствуя сильное влечение, он направился к этой вспышке и вскоре убедился, что это была маска в форме человеческого лица, сделанная из нефрита и казавшаяся невесомой в этом пустом пространстве. У него возникла настоятельная потребность направиться к ней и взять ее себе. Ничто в мире не казалось ему более важным в этот момент.
Но тогда же он убедился, что был не один. Появились еще две фигуры, и ягуар понял, ничуть не сомневаясь в этом, что они тоже собираются завладеть маской.
Пирамида Каана, древний город майя Караколь, 2001 год
Николь рассматривала изображения, которыми был покрыт маленький алтарь, и на некоторое время даже забыла, в каком месте находится и насколько бедственным является ее положение. Несмотря на слабый свет, исходящий от газовой лампы, она была поражена яркостью и красотой росписей. Эти рисунки сохранили на протяжении веков первозданную свежесть красок, навсегда погруженные в вечную тьму.
Она протянула руку с тайным желанием погладить их, но выучка археолога возобладала, и она отдернула пальцы с сожалением.
Рисунки явно были разделены на три группы: по одной с каждой стороны алтаря и третья в центре, на каменном столе, выше остальных. Хотя все рисунки были пестрыми, слева явно преобладал зеленый цвет, в центре — желтый и справа — красный. Каждая группа состояла из семи глифов, расположенных в два ряда: верхний ряд состоял из четырех рисунков, нижний — из трех.
Николь внимательно рассмотрела их, однако не смогла расшифровать их содержание. Она лишь сумела разобраться в том, что представлял собой первый глиф в каждой группе, поскольку видела их уже несколько раз. Чан К'у, Каб К'у и Ун Симиль, казалось, кивали ей в знак приветствия своими гротескными головами, вырезанными в профиль. Три бога снова собрались вместе, как в храме, затерянном в сельве.
Аугусто Фабрисио стоял возле нее, но она задала вопрос Ги Лаланду:
— Что обозначают глифы? Они могут навести нас на какой-нибудь след?
Француз пожал плечами.
— Я не нашел ничего. Спроси об этом Аугусто. Они подобны тем, которые находят во многих других местах. Это всего лишь восхваление богам и просьбы о благосклонности.
Фабрисио медленно кивнул, продолжая изучать рисунки на камне. Без сомнения, его тоже привлекла их необычайная красота.
Николь рассматривала глиф с изображением Чан К'у, бога Неба, с улыбкой вспоминая сон, в котором он явился поговорить с ней в обличье ягуара. Это был первый из семи глифов, составлявших центральную группу, расположенную на поверхности алтаря. Лицо бога было изображено на ярко-желтом фоне, доминировавшем в этом ансамбле.
Восстанавливая образ Чан К'у в своей памяти, она внезапно явственно вспомнила широкое ожерелье, которое носил бог в обличье ягуара в ее видении. Оно было цветным и представляло собой широкую ленту, окружавшую шею животного, а его оттенки соответствовали тем, что отличали рисунки на алтаре: зеленый слева, желтый в центре и красный справа.
Она вновь испытала уже знакомое ощущение, предвещавшее новое открытие. Совпадение цветов и их положения никоим образом не могло быть случайностью. Она хорошо помнила ожерелье Чан К'у (удивительно хорошо, подумалось ей) и могла легко восстановить его в памяти вместе со всем обликом короля сельвы. Ширина ожерелья увеличивалась книзу и уменьшалась по сторонам, и, таким образом, центральная часть желтого цвета, лежащая на груди животного, оказалась самой широкой. С каждой из трех полос свешивалось несколько подвесок в форме веретена, все они были черными. Николь еще раз изумилась четкости своих воспоминаний, поскольку могла точно назвать количество подвесок: три в зеленой части, пять в желтой и всего лишь две в красной.
— Мне кажется… мне кажется, я знаю, как действовать дальше, — прошептала она.
— Что ты придумала? — Аугусто Фабрисио все еще стоял рядом с ней.
— Если сработает, я вам потом все объясню, обещаю. — Девушка помнила, какое лицо было у Жана, когда она рассказала ему, что ей приснился говорящий ягуар, к тому же утверждавший, что он — бог, и ей не очень хотелось, чтобы это повторилось.