Потом они приземлились на военном аэродроме (под крылом Владислав увидел море, первый раз в своей жизни). У трапа их ждали военные: генералы, полковники — и вертолет с уже раскрученным винтом. Все залезли в него, вертушка оторвалась от земли. Довольно скоро винтокрылая машина перевалила через горы, и Владик во второй раз в жизни увидел море. Стального цвета, оно хмурилось под серым осенним небом, тяжело переваливаясь в своих берегах. Вертолет пошел вдоль пустынных пляжей и кромки прибоя.
* * *
В то же самое время Радий и Флоринский подъезжали к Белокаменной на скором поезде Ташкент — Москва. Двое суток в купейном их еще больше сдружили. В вагоне-ресторане мужчины наконец-то смогли выпить коньяка — вместо надоевшего тюратамского спирта. Радий отдавал должное непревзойденному, холодному уму Флоринского. Выговор Королева и ссылка не сильно укоротили острый язык Юрия Васильевича. В купе они были только вдвоем, Радию он доверял — значит, ничто не мешало ему высказываться о том, о чем он думает.
— Я хорошо понимаю, — говорил он, — почему американцы и прочие западники очумели оттого, что мы первыми забросили спутник в космос, а теперь вот и на Луну летим. Ты представь, что сейчас Китай объявил бы… Нет, не Китай, а, допустим, Монголия, или Северная Корея — да-да, Северная Корея самый подходящий пример… Итак, Северная Корея вдруг сегодня объявила бы, что научилась путешествовать во времени. И запустила первую на всей Земле машину времени. И предоставила бы неопровержимые доказательства своего успеха. А еще через несколько лет — отправила бы в прошлое или будущее первого человека и вернула бы его невредимым, с кучей рассказов о том, как обстоят дела там, в будущем или прошлом. И неважно, что они отлетели бы от отметки сегодня на пару часов или на один виток. Главное — слетали и вернулись. И они были бы первыми.
С Флоринским, конечно, было страшно интересно, однако подвыпив, Радий все время вспоминал Жанну. Однажды, сильно приняв на грудь армянского, он исповедовался Юрию Васильевичу:
— Я любил ее, понимаете, любил… И если я увижу ее… Если вдруг увижу в Москве, и она, допустим, будет в объятиях другого — я за себя не ручаюсь…
* * *
В то же самое время объект его любви, Жанна, подходила из школы к своему дому в Люберцах: пальто, шерстяной платок на голове, в авоське завернутые в газету тетрадки, которые она собрала на проверку.
Возле подъезда ее ждал Вилен: непокрытая голова, букетик осенних разноцветных хризантем. Жанна умела радоваться мелочам, а поклонник у подъезда с цветами — это, согласитесь, совсем даже не мелочь.
— Виленчик, милый, — расплылось в улыбке ее лицо.
А спустя полчаса в дверь ее квартиры позвонили.
Жанна, уже в халатике на голое тело, опрометчиво открыла. В те времена не существовало ни консьержей, ни домофонов, ни глазков, которые могли бы заранее оповестить о том, кто за дверью.
В этот раз к Жанне пожаловала Лера. Лера Старостина, она же теперь Кудимова. А муж ее пребывал в той же квартире в полуразобранном виде: в наполовину расстегнутой рубахе и брюках.
Эту картину Лера углядела с порога.
— Ты, гадина, — прошипела она в адрес Жанны и замахнулась. Однако руку ее цепко перехватил Вилен.
— Ну-ка, успокойся! — гаркнул он.
— Ты сволочь, подлец, предатель! — закричала в исступлении Лера теперь уже на него. Она размахнулась свободной левой рукой (правую по-прежнему держал за запястье Вилен) и стала колотить его кулачком в грудь. Он перехватил и вторую ее руку. Она дернулась пару раз, однако муж держал крепко. Жанна не без интереса наблюдала за разворачивающейся сценой. Она даже на пару шагов отступила, словно занимая наиболее выигрышное место в партере.
Лера отчасти успокоилась, во всяком случае, вырываться прекратила.
— А теперь слушай сюда, — прошипел Вилен. — Она, — он мотнул головой в сторону Жанны, — это моя жизнь. Часть моей жизни. И я буду с ней. А тебе придется принять это. И смириться.
— Ни за что! — выкрикнула Лера.
— А что ты сделаешь? — выдохнул Вилен. — Ну, что? Напишешь жалобу в партком? В комитет комсомола? Пожалуешься папе?
— Когда сделаю, увидишь, — пригрозила Лера.
* * *
Путешествие спецрейсом вместе с Королевым, разумеется, разительно отличалось от поездки в теплушке на целину.
Вертолет приземлился на окраине Ялты, там их уже поджидали несколько начальственных «ЗиМов», «Побед» и пара местных партийных и советских руководителей в костюмчиках. Королева — хоть и, как видно, не знал никто в лицо — безошибочно приветствовали, как главного в делегации и большого столичного начальника. На Владика, который скромно стоял в сторонке и шел последним, все слегка косились: кто это, мол? Кагэбэшник, секретарь Королева или юный вундеркинд-ученый? Однако никто и слова не сказал, его присутствие принимали как должное. Сергей Павлович, Келдыш и крымское начальство поместились в один «ЗиМ», во второй сели Черток, Аркадий Осташев (приехавший последним самый молодой ученый), а также Владислав.
Привезли их сразу к антенне дальней космической связи. Огромная тарелка с запрокинутым к небу лицом жадно ловила сигналы из космоса, и впервые в жизни ей кто-то мог ответить, аж почти с самой Луны. Стояло несколько штабных палаток, дымилась полевая кухня.
Все ученые забрались в штабной вагончик, где находилась аппаратура. Операторами были военные. Владика никто не гнал и допуска не спрашивал, потому он хотя и стоял за спинами, но все слышал, а кое-что даже мог урывками видеть. И, главное, понимал, о чем идет речь. Шел процесс получения телеметрии от станции, несущейся в направлении Луны. Королева, поразительное дело, многие военные видели первый раз, и не был он никаким для них начальником — однако слушались все беспрекословно. А ЭсПэ, в свою очередь, тихим голосом скомандовал:
— На время работы со станцией «Луна» всех операторов прошу подчиняться только товарищу Богуславскому и беспрекословно выполнять все его команды.
Начался сеанс связи со станцией, которого так долго ждали и ради которого летели из Москвы. И вот чудо: то, на что почти даже не надеялись, произошло — антенна приняла со станции телеметрию. Как-то разом спало напряжение, все выдохнули, кое-кто отправился за барак курить.
Там тоже говорили об интересном.
— Я распорядился, — вещал кто-то, — чтобы весь Черноморский флот молчал в эфире, не создавал нам помех.
Потом вдруг сама собой снова началась суматоха и неразбериха. Оказалось, что не привезли из Москвы специальную магнитную ленту, Королев орал на своих заместителей, потом звонил в Москву, в ОКБ, и распоряжался, чтобы нужное обязательно передали следующим рейсом «Ту» в Крым. Затем прибыл еще один ученый, астроном и директор обсерватории, и стал говорить, что все хлопоты были (и будут) напрасными, все равно фотографий Луны не получится, ибо их засветит жесткое космическое облучение — надо было, дескать, ставить на станцию мощную свинцовую защиту. Начался горячий научный спор, в котором приняли участие почти все — лишь академик Келдыш с отстраненным лицом сидел, прислонившись к осциллографу.