Я пробурчала под нос что-то о чрезмерной старательности ментов, когда это не надо, а когда надо, вырисовывается сплошная халтура, и села в машину. Но развить мысль о несвоевременности оперативных мероприятий милиции мне не удалось. За спиной возник глухой, сумрачный шепот, прорвался резкий звук, и темно-серая хрустящая пелена вырисовалась перед глазами. Мешок! Это было так просто — заманили, накинули на голову мешок… я вскинулась, чтобы дать отпор, но в нос и тотчас же в легкие проникло что-то тошнотворно-сладкое, я конвульсивно вдохнула глубже, и каркающая тьма заклубилась у меня перед взором. А потом… потом было так, как бывает, когда в ходе прямого эфира с площади какой-нибудь хулиган бьет по камере, камера падает на асфальт, разбивается — и вместо четкой картинки на первый план прорывается черно-белая, с рябящими белыми звездочками пустота…
Я очнулась с сильной головной болью. Сначала я подумала, что это кто-то бубнит мне в правое ухо, но тут же поняла, что я просто прихожу в себя и шумит в голове.
Я открыла глаза. Так получилось, что я обрела зрение на несколько мгновений раньше, чем слух, потому что я увидела упитанного молодого человека, который, глядя на меня, беззвучно шевелил губами. Бессловесное шевеление длилось секунд пять, пока наконец я не различила:
— …глядит. Ну, сейчас узнаем, что к чему. Добрый день, красавица.
— Добрый, коли не шутите, — пробормотала я и интуитивно повернула голову влево. Там стоял брюнет в темных брюках и белой рубашке. На боку в кобуре обозначался пистолет. Красивое лицо брюнета было хмурым, волосы растрепались. Он глядел на меня с явным неудовольствием.
— Меня зовут Виктор, — сказал он. — А вы, как это следует из ваших автомобильных прав… вы — Якимова Мария Андреевна. Впрочем, не стану кривить душой: ваша фамилия, имя и отчество были известны мне еще раньше.
— А вы, собственно, кто такой?
— Я же сказал, что меня зовут Виктор. Так можете ко мне и обращаться.
— Вы, я так понимаю, мой главный похититель. Он полуулыбнулся одним углом рта.
— Ну что ж, можно сказать, что и так.
Лишь после того, как я увидела главного из похитителей, я окончательно определилась в пространстве. Мы находились в просторной комнате с высоченными потолками и минимальным количеством мебели. Я полулежала на диванчике, подогнув под себя ноги, а правая моя рука затекла — я ее почти не чувствовала. И это неудивительно, потому что она была неестественно выгнута и пристегнута наручником к батарее. Запястье ломило.
Я привстала и несколько изменила положение на диване так, чтобы рука начала снова обретать чувствительность, а браслет наручников не так впивался в кожу. Виктор молча наблюдал за мной, — Ну что же, — наконец сказал он, — вот и поговорим. Выйдите все.
Трое молодых людей в одинаковых черных костюмах тотчас же покинули комнату. Остался только Виктор и еще один, в котором я при ближайшем рассмотрении признала того самого старшего инспектора Лаврова, который приятно удивил меня любезной манерой обращения. Он подошел к окну и прикрыл жалюзи. В комнате образовался мягкий голубоватый полумрак, приятный для глаз.
— Уважаемая Мария, — вежливо начал он, — я не отношу вас к числу тех людей, на которых можно воздействовать исключительно уговором. Я сразу же дал вам понять, что наши возможности весьма велики.
— Ваши? Чьи это — ваши?
— Неважно. У меня к вам небольшая просьба. Я думаю, вам легко будет ее выполнить. Мне известна ваша хорошая репутация. Вы — весьма профессиональный человек.
Ваше детективное бюро работает весьма эффективно. Для чего я вам все это говорю? А очень просто. Дело в том, что вы, уважаемая, полезли не в свое дело. Совершенно не в свое дело, да. Ваш босс умный человек. Он поймет. Тем более у него есть сын и жена. Вы ехали к Светлане Андреевне Анисиной, не так ли?
— Я ехала по своим делам. А они вас, Виктор, если не ошибаюсь, совершенно не касаются.
Глаза Виктора хищно сощурились. Он наклонился ко мне и выдохнул:
— Ты что же, кроишь из себя самую умную, корова? В общем, мое дело — тебя предупредить. А чтобы ты получше усвоила сказанное, мы тут оставим тебя в такой позе на пару дней. Конечно, ручки и ножки будут бо-бо, но ничего. Поумнеешь, привезем тебя домой. Надеюсь, — добавил он вновь тем вкрадчиво вежливым тоном, каким говорил в самом начале, — что подобные занятия по методике йогов прибавят вам ума. Привет!
И он вышел, оставив меня, прямо скажем, в весьма незавидном положении.
«Н-да, — подумала я, — очень своеобразное обращение у них с женщинами. Что со мной, что со Светланой Андреевной? Куда же ты влипла, вице-„мисс СССР-89“? Судя по всему, работают люди серьезные. И непонятно, зачем им могла понадобиться вполне заурядная женщина, работник какого-то там салона, парикмахерша. За исключением этого древнего титула пятнадцатилетней давности, в ней нет ничего примечательного. Ее былая красота, если говорить откровенно, испарилась, как и не было. А теперешняя жизнь Светланы Андреевны не предполагает такого к ней интереса со стороны тех серьезных молодых людей, что приволокли меня сюда и грозно усадили на цепь».
Резона сидеть, как дура, не было. Я тщательно осмотрела наручник.
Ничего. Можно с ним работать. Нормально.
Я вытянула пальцы щепоткой, чувствуя, как кровь пульсирует в кончиках. Я знала, что нужно одним резким движением высвободиться из браслета наручника, «пронырнуть» его, иначе все пойдет прахом: второй попытки не будет. Боль не позволит. Освобождающий рывок причинял кисти такую боль, что повторить его было выше человеческих сил.
Я зажмурилась и, придержав браслет второй рукой, рванула…
Рррраз!! Кисть прошла сквозь браслет, на коже тыльной стороны ладони заалели две полосы, быстро тяжелея, ширясь и отекая кровью.
Ничего. Это — ни-че-го. Самое трудное — впереди. Я не любила тех эпизодов в моей жизни, когда требовалось все, на что я была способна. Тогда в простой молодой женщине просыпалось существо иного порядка, в корне отличное от нее самой. То существо, которое поднял и взлелеял во мне мой покойный учитель Акира. В последнее время я старалась как можно реже вспоминать о нем, не потому, что мне чужда благодарность и признательность, нет, — из чувства самосохранения. Акира был пограничным существом, балансирующим на грани бытия и небытия, жестокости и нежности, разума и инстинкта, человека и зверя. Акира научил меня выживать, когда я, детдомовская девочка, еще только открывала глаза на мир. И каким же большим и жестоким он мне казался!
Теперь, когда Акира уже давно мертв, когда существо, поднятое и взлелеянное им во мне — пантера! — просыпается все реже, а моя жизнь все спокойней укладывается в человеческие рамки, я стараюсь не будить в себе зверя. Впрочем, стоит мне попасть в экстремальные условия, как моя вторая сущность проявляется, выходит, как бабочка из куколки.
Я полагала, что нахожусь где-то в городе. Ничуть не бывало. Когда я приоткрыла жалюзи и увидела лесопосадки, то поняла, что нахожусь за чертой Москвы. Конечно, зеленых насаждений и в столице хватает, но что-то я не слышала о постановлении столичного правительства, разрешающем строить коттеджи в парках, скверах и естественных лесополосах Москвы.