Отец покачал головой:
— Эту информацию не позволено разглашать без крайней необходимости, а тебе пока нет необходимости ее знать.
— В свое время узнаешь. — Эдди Маккенна одарил его широкой улыбкой. — Мы планируем операцию, которая должна сорвать планы радикалов, Дэн. И нам нужно твердо знать, на чьей ты стороне.
— Ага, — пробормотал Дэнни, еще не уяснив себе, к чему они клонят.
Томас Коглин откинулся назад, в сумрак, сигара в его пальцах потухла.
— Нужно, чтобы ты сообщал нам, что происходит в клубе.
— В каком клубе?
Коглин-старший нахмурился.
— В Бостонском клубе? — Дэнни взглянул на Эдди Маккенну. — В нашем профсоюзе?
— Это не профсоюз, — возразил Маккенна. — Он лишь пытается им быть.
— И мы не можем этого допустить, — вставил отец. — Мы полицейские, Эйден, а не простые трудящиеся. Мы должны придерживаться принципов.
— Каких принципов? — спросил Дэнни. — «К чертям рабочих»? — Он еще раз обвел глазами комнату, всех этих мужчин, собравшихся тут в воскресный денек. Его взгляд упал на Стидмена. — А у вас в этом деле какой интерес?
Стидмен мягко улыбнулся:
— Интерес?
Дэнни кивнул:
— Я просто стараюсь понять, что вы-то здесь делаете.
Стидмен побагровел, скосил глаза на сигару, челюсть у него тяжело задвигалась.
Вступил Томас Коглин:
— Эйден, не следует говорить со старшими в таком тоне. Не следует…
— Я здесь, — Стидмен поднял на него взгляд, — потому что рабочие этой страны забыли свое место. Они забыли, мой юный мистер Коглин, что находятся на службе у тех, кто платит им жалованье и кормит их семьи. Вы знаете, к чему могут привести всего десять дней забастовки? Всего десять дней?
Дэнни пожал плечами.
— Они могут привести к тому, что средний бизнес начнет банкротиться. А массовые банкротства вызывают обрушение рынка. Кредиторы теряют деньги. Много денег. И им приходится сокращать собственный бизнес тоже. Банки теряют деньги, вкладчики теряют деньги, их компании теряют деньги, гибнут предприятия, в итоге забастовщики все равно теряют работу. Поэтому сама идея профсоюза имеет в основе своей червоточину, поэтому не пристало разумным людям обсуждать ее в приличном обществе. — Стидмен отпил бренди. — Я ответил на ваш вопрос, юноша?
— Не совсем понимаю, как приложить ваши рассуждения к государственному сектору.
— Для этого сектора они втрое вернее, — ответил Стидмен.
Дэнни натянуто улыбнулся и повернулся к Маккенне:
— Что же, Служба особых отрядов теперь преследует профсоюзы, Эдди?
— Мы преследуем подрывные элементы. Тех, кто представляет угрозу обществу. — Он расправил широкие плечи, глядя на Дэнни. — Мне нужно, чтобы ты где-то набрался опыта. Лучше начинать на местном уровне.
— В нашем профсоюзе.
— Это вы его так называете.
— А при чем тут «мятеж с актами насилия»?
— Для тебя такая операция — своего рода ближний рейд, — объяснил Маккенна. — Ты поможешь нам выяснить, кто там всем заправляет, и тогда мы сможем посылать тебя за крупной дичью.
Дэнни кивнул:
— Что мне за это будет?
Отец наклонил голову, глаза у него сощурились, превратившись в щелочки.
Мадиган, замначальника полиции, произнес:
— Не знаю, необходимо ли сейчас…
— Что тебе за это будет? — промолвил отец. — Если успешно справишься с обоими заданиями — с Клубом, а потом еще и с большевиками?
— Да.
— Золотой значок. — Отец улыбнулся. — Ты ведь рассчитывал на это?
Дэнни чуть не заскрипел зубами:
— Предложение или делается, или нет.
— Если ты принесешь нам необходимые сведения о так называемом полицейском профсоюзе. А потом внедришься в группу радикалов по нашему выбору и добудешь информацию, которая позволит предотвратить готовящийся акт насилия… — Томас Коглин взглянул на Мадигана, потом снова на Дэнни. — В таком случае мы сделаем тебя первым претендентом на повышение.
— Я не хочу быть претендентом. Я хочу золотой значок.
Спустя какое-то время отец заметил:
— Что ж, парень знает, чего хочет, а?
— Знает, — подтвердил Клод Месплед.
— Да уж известное дело, — откликнулся Патрик Доннеган.
Из-за двери до Дэнни донесся голос матери: она была на кухне, слов разобрать не удавалось, но в ответ Нора засмеялась, и Дэнни, услышав ее смех, живо представил себе трепещущие прожилки на Нориной шее.
Отец зажег сигару:
— Золотой значок человеку, который возьмет нескольких радикалов и даст нам знать, что замышляют в Бостонском клубе.
Дэнни выдержал отцовский взгляд. Вытащил папиросу «Мюрад» из своей пачки, размял, прежде чем закурить.
— И гарантии — в письменном виде, — произнес он.
Эдди Маккенна фыркнул. Клод Месплед, Патрик Доннеган и Мадиган, замначальника полиции, опустили глаза и стали смотреть на свои башмаки, на ковер. Чарльз Стидмен зевнул.
Отец поднял бровь, словно бы восхищаясь сыном. Но Дэнни знал, что, хотя Томас Коглин умеет изображать на лице целую гамму разнообразных эмоций, восхищение в их число не входит.
— Для тебя это проверка, которая определит всю твою дальнейшую жизнь. — Отец наклонился к нему, и лицо его осветилось чувством, которые многие приняли бы за удовольствие. — Или ты предпочтешь пройти испытание когда-нибудь потом?
Дэнни промолчал.
Отец снова обвел взглядом комнату. Наконец он пожал плечами и посмотрел сыну в глаза:
— По рукам.
К тому времени, как Дэнни вышел из кабинета, мать и Джо уже легли спать и в доме было темно. Он вышел на крыльцо, потому что чувствовал: этот дом теснит его в плечах, давит на голову; он сел на ступеньку и попытался решить, что же ему делать дальше. По всей Кей-стрит окна не горели, и во всей округе стояла такая тишина, что слышен был негромкий плеск волн в бухте, в нескольких кварталах отсюда.
— Ну, какую грязную работу они тебе предложили на этот раз? — Нора встала рядом, прислонившись к двери.
Он повернулся, чтобы посмотреть на нее. Смотреть было мучительно, но он не отводил взгляда.
— Не такую уж грязную.
— Но и не очень-то чистую, разве не так?
— Ты к чему клонишь?
— К чему я клоню? — Она вздохнула. — Ты давно уже не выглядишь счастливым.
— А как должен выглядеть счастливый? — спросил он.
Она зябко обхватила себя руками: