Так почему же они никуда не поехали? Почему он и это отложил?
Антон поправил солнцезащитные очки и передвинул письмо. Затем достал телефон из широкого кармана брюк.
Потому ли, что бурные будни без устали сменяли друг друга? Или дело было в панораме Драмменсельвы, такой умиротворяющей и спокойной? Или их тревожили мысли о том, что им предстоит провести так много времени вместе, и они боялись открыть друг в друге и в своем супружестве новые стороны? Или же все из-за того дела, падения, высосавшего из него всю энергию, инициативность, заморозившего его в том существовании, в котором только ежедневные ритуалы были спасением от полного коллапса? А потом случилась Мона…
Антон посмотрел на экран телефона. «ГАМЛЕМ КОНТАКТ НАЦБОЛЬНИЦА».
Под этим заголовком были три позиции. «Вызов». «Послать текстовое сообщение». «Изменить».
«Изменить». У жизни тоже должна быть такая кнопка. И тогда все могло бы быть совсем по-другому. Он бы заявил о той дубинке. Он бы не пригласил Мону в тот раз на кофе. И он бы не заснул.
Но он заснул.
Заснул на дежурстве, сидя на твердом деревянном стуле. И это он, кто с трудом мог заснуть в собственной постели после длинного дня. Это непостижимо. После этого он долго пребывал в полусонном состоянии, и даже лицо умершего и начавшаяся потом суета не смогли разбудить его, наоборот, он стоял там как зомби, с подернутым дымкой мозгом, не в состоянии предпринять что-либо и даже четко отвечать на вопросы. Это не факт, что пациент был бы спасен, если бы он не заснул. Вскрытие не выявило ничего, кроме того, что пациент, скорее всего, скончался от инсульта. Но Антон не выполнил свою работу. И дело было не в том, что кто-нибудь когда-нибудь узнает об этом: он никому ничего не сказал. Но сам-то он знал. Знал, что снова всех подвел.
Антон посмотрел на кнопки телефона.
«Вызов». «Послать текстовое сообщение». «Изменить».
Настал момент. Настал момент что-нибудь предпринять. Поступить правильно. Просто сделать дело, а не откладывать его.
Он нажал на «Изменить». Появились очередные команды.
Он выбрал. Выбрал правильно. «Удалить».
Потом он взял в руки конверт, вскрыл его, вынул листок бумаги и прочитал. Антон поехал в центр здоровья рано утром, сразу после того, как пациента нашли мертвым. Он объяснил, что он полицейский и едет на работу, что он принял таблетку, состава которой не знает, почувствовал себя нехорошо и опасается являться на службу в таком состоянии. Врач сначала хотел просто выдать ему больничный, но Антон настоял на том, чтобы у него взяли анализ крови.
Он пробежал взглядом по тексту. Антон понял не все слова и названия, не понял, что означают написанные рядом с ними цифры, но врач добавил два пояснительных предложения, завершающих короткое письмо:
«Нитразепан содержится в сильнодействующих снотворных. Вам не следует принимать эти таблетки без предварительной консультации с врачом».
Антон закрыл глаза и втянул в себя воздух через сжатые зубы.
Черт.
Его подозрения оправдались. Его опоили. Кто-то его опоил. Интересно как. Кофе. Звук в коридоре. Ящик, в котором оставалась всего одна капсула. Он еще заподозрил, что на крышечке были дырки. Вещество наверняка ввели в кофе, проткнув крышечку шприцем. И злоумышленнику оставалось только ждать, когда Антон придет, чтобы сделать себе усыпляющий напиток — эспрессо с нитразепаном.
Сообщили, что пациент скончался от естественных причин. Или, точнее, что нет никаких оснований считать, будто случилось нечто криминальное. Но важной предпосылкой для этого вывода служила вера в Антона, который поклялся, что к пациенту никто не заходил после последнего визита врача за два часа до того, как у него остановилось сердце.
Антон знал, что ему надо сделать. Он должен заявить. Немедленно. Он взял в руки телефон. Заявить об очередной ошибке, объяснить, почему он сразу же не доложил о том, что заснул. Он посмотрел на экран. На этот раз его не спасет даже Гуннар Хаген. Антон опустил телефон. Он должен позвонить. Только не сейчас.
Микаэль Бельман завязывал галстук перед зеркалом.
— Ты сегодня был хорош, — донесся голос из кровати.
Микаэль знал, что это правда. Он увидел, как позади него Исабелла Скёйен встает и начинает натягивать колготки.
— Это потому, что он умер?
Микаэль набросил на одеяло покрывало из оленьей шкуры. Над зеркалом висели симпатичные рога, а стены украшали произведения саамских художников. В этом крыле гостиницы располагались комнаты, дизайном которых занимались женщины, и комнаты носили их имена. Вот этот номер был оформлен исполнительницей саамских йойков. [26] Единственной проблемой комнаты было то, что вломившиеся сюда японские туристы украли рога. Наверняка у них существует суеверие насчет влияния экстракта из рогов на потенцию. В последние пару раз Микаэль и сам подумывал, не нужен ли ему такой экстракт. Но не сегодня. Может, она и права, может, все дело в облегчении, наступившем после смерти пациента.
— Я не хочу знать, как это случилось, — сказал он.
— А я бы все равно не смогла тебе этого рассказать, — ответила Исабелла, натягивая юбку.
— Давай не будем даже говорить на эту тему.
Она подошла к нему сзади и укусила в шею.
— Не будь таким озабоченным, — хихикнула она. — Жизнь — игра.
— Может быть, для тебя. А на мне по-прежнему висят два убийства полицейских.
— Тебя не ждут перевыборы. А меня ждут. Разве я выгляжу озабоченной?
Микаэль пожал плечами и потянулся за пиджаком.
— Ты пойдешь первой?
Он улыбнулся, когда она дала ему легкий подзатыльник, и услышал, как она направилась к двери.
— Возможно, в следующую среду у меня будут проблемы со временем, — сказала она. — Заседание городского совета перенесли.
— Хорошо, — ответил он, отметив, что именно так оно и есть, хорошо.
Более того, он почувствовал облегчение. Да, самое настоящее облегчение.
У двери Исабелла остановилась и, как обычно, прислушалась к доносящимся из-за нее звукам, чтобы проверить, свободен ли путь.
— Ты меня любишь?
Микаэль открыл рот и посмотрел на свое отражение в зеркале. Посередине лица была черная дыра, из которой не доносилось ни звука. Потом он услышал тихий смех Исабеллы.
— Я шучу, — прошептала она. — Что, испугался? Через десять минут.
Дверь открылась и мягко захлопнулась за ней.
У них существовала постоянная договоренность о том, что один не выходит из номера раньше чем через десять минут после ухода другого. Он уже не помнил, чья это была идея, его или ее. В тот раз, наверное, они опасались встретиться с любопытным журналистом или другим знакомым в холле гостиницы, но до сих пор ничего подобного с ними не случалось.