Он выглянул наружу через стекло двойной парадной двери. Улица выглядела обычно: прохожий шел по тротуару на противоположной стороне, но ведь всегда кто-нибудь да идет по тротуару с той или с другой стороны. Он приоткрыл первую дверь одной рукой, ногой распахнул ее и протащил тело Фредди. В тамбуре между дверьми переложил Фредди на другое плечо и на миг преисполнился гордым сознанием своей физической силы. Но тут же ошеломила боль, с которой отходила от напряжения освобожденная рука. Эта рука слишком устала даже для того, чтобы обхватить труп. Том еще сильнее стиснул зубы и, шатаясь, ударяясь бедром о каменные перила, преодолел четыре ступеньки крыльца.
Еще один прохожий, приблизившись, замедлил шаг, будто собираясь остановиться, но Том продолжал путь.
Если кто-нибудь подойдет, Том дыхнет ему в лицо таким перегаром перно, что всякая причина спрашивать, в чем дело, отпадет. Черт бы побрал их всех… Черт бы побрал их всех… Черт бы побрал их всех, повторял про себя Том, неровным шагом сходя с тротуара. Прохожие, безобидные прохожие. Теперь их было четверо. Но двое даже не взглянули на него. Он остановился, пропуская машину. Затем, сделав несколько быстрых шагов, просунул голову и одно плечо Фредди в открытое окно “фиата” и, подпирая тело Фредди своим собственным, переводя дух, огляделся в свете фонаря на другой стороне, всмотрелся в тени перед своим домом.
Тут младший отпрыск Буффи выбежал из парадного и пустился бежать по тротуару, не взглянув в сторону Тома. Потом прохожий пересек улицу в двух шагах от машины, лишь мельком и с легким удивлением взглянув на согбенную фигуру Фредди, которая сейчас выглядела почти естественно, как если бы тот наклонился к кому-то в машине, разговаривая с ним, вот только совсем естественно она все-таки не выглядела, и Том это знал. Но к счастью, мы в Европе, подумал он. Здесь никто никому не помогает, никто не суется не в свое дело. Будь мы в Америке…
– Могу я вам помочь? – раздался вопрос по-итальянски.
– Нет-нет, спасибо, – ответил Том по-итальянски с пьяной жизнерадостной улыбкой. И добавил невнятно по-английски: – Я знаю, где он живет.
Прохожий кивнул, тоже улыбнулся и пошел своей дорогой. Высокий худой мужчина в плаще, с непокрытой головой, усатый. Том надеялся, что он все забудет. Или запомнит только машину. Том перевалил Фредди в машину, на сиденье рядом с водительским. Надел коричневые кожаные перчатки, которые заранее сунул в карман пальто. Вставил ключ Фредди в замок зажигания. Стартер послушно заработал, и машина тронулась с места. Спустились с холма к Виа Венето, миновали Американскую библиотеку, площадь Венеции. Проехали мимо балкона, с которого Муссолини произносил свои речи, мимо гигантского памятника Виктору Эммануилу, через Форум, мимо Колизея. Великолепный осмотр достопримечательностей Рима, который Фредди, однако же, совсем не оценил. Похоже было, будто Фредди заснул на своем сиденье, как, бывает, засыпают люди, которых утомили достопримечательности.
Старая Аппиева дорога протянулась перед Томом, серая и древняя, в мягком свете редких фонарей. Черные обломки гробниц возвышались по обе ее стороны, вырисовываясь на фоне еще не совсем темного неба. И все же тьмы было больше, чем света. Почти никакого движения, только одна машина ехала навстречу. Не многие выберут такую тряскую, плохо освещенную дорогу в январе после наступления темноты. Разве что любовники. Разминувшись со встречной машиной, Том стал осматриваться в поисках подходящего места. Хотел положить Фредди позади красивой гробницы. Увидел впереди три или четыре дерева у самого края дороги, а за ними, несомненно, склеп или остаток склепа. Поравнявшись с деревьями, Том свернул с дороги и выключил фары.
Немного подождал, вглядываясь то в один, то в другой конец прямой безлюдной дороги.
До той поры Фредди был податлив, как резиновая кукла. Что там болтают насчет rigor mortis? [19] Том грубо выволок вялое тело, лицом в грязь, потащил за деревья и за небольшую развалину гробницы, зазубренную полукруглую стену высотой чуть больше метра. Но, подумал Том, возможно, это обломок патрицианского склепа, он достаточно хорош для этой свиньи. Том ругался последними словами, проклиная уродство Фредди и его тяжесть, и вдруг пнул его ногой в челюсть. Он устал, устал до слез, Фредди Майлз надоел ему до тошноты. Он с нетерпением ждал, когда наконец-то сможет отвязаться от него навсегда. На ходу отметил, что земля сухая и твердая и на ней не останется следов. Швырнул пальто рядом с трупом, быстро повернулся, нетвердо зашагал к машине на онемелых ногах и развернул ее в сторону.
Прежде чем отъехать, вытер рукой в перчатке внешнюю сторону дверцы, чтобы уничтожить отпечатки пальцев. Это было единственное место, к которому он прикасался до того, как надел перчатки. Он припарковал машину на углу улицы, поворачивающей к Американскому агентству, напротив ночного клуба “Флорида”, и вышел, оставив ключи в замке. Бумажник Фредди был все еще у него в кармане, хотя итальянские деньги он переложил в свой собственный, а купюры в двадцать швейцарских франков и несколько австрийских шиллингов сжег у себя в квартире. Теперь он вынул бумажник Фредди и, проходя мимо канализационной решетки, бросил его в щель.
Он сделал только две ошибки, думал Том по дороге домой. Логично было бы, если бы грабители взяли и пальто, ведь пальто было хорошее, а также и паспорт, который остался в нагрудном кармане. Но не всегда грабитель поступает логично, тем более итальянский. Да и не всякий убийца поступает логично. Мысленно он вернулся к разговору с Фредди. “…Итальянский парнишка. Совсем молоденький”. Кто-то выследил его, ведь сам он ни одной живой душе не говорил, где живет. Как же он так оплошал! Возможно, двое-трое мальчишек-рассыльных знали его адрес, но мальчишка-рассыльный не пойдет в кафе “Греко”. Как же он так опростоволосился! Том съежился под плащом. Он воображал смуглое молодое лицо парня, тяжело дыша идущего за ним по пятам, оглядывающего фасад дома, куда вошел Том, чтобы запомнить, в каком окне зажегся свет. Том сгорбился и прибавил шагу, как будто убегал от маньяка.
Около восьми утра Том вышел купить газету. Там ничего не было. Возможно, пока тело найдут, пройдет не один день. Вряд ли кто-либо станет обходить со всех сторон не представляющую исторической ценности гробницу вроде той, позади которой он положил Фредди. В своей безопасности Том был уверен, но чувствовал себя разбитым. Из-за тяжелого похмелья шалили нервы, он не мог доделать ни одного из дел, за которые брался, вплоть до того, что, не дочистив зубы, пошел проверить, вправду ли его поезд отправляется в десять тридцать, а не в десять сорок пять. Поезд отправлялся в десять тридцать.
К девяти он был полностью готов, одет, а пальто и плащ лежали на кровати. Он успел поговорить с синьорой Буффи, сказав, что будет в отлучке не менее трех недель, а то и дольше. Синьора Буффи была такая же, как всегда, и ни словом не помянула вчерашнего американского гостя. Том пытался придумать такой поворот разговора, который позволил бы ему как бы невзначай выяснить ее истинные мысли по поводу вопросов Фредди, но не сумел и решил оставить это. Лучше считать, что все прекрасно. Том старался победить похмелье доводами рассудка, он ведь выпил самое большее три мартини и три перно. Он знал, что все дело в самовнушении и похмелье оттого, что он собирался притвориться, будто много выпил с Фредди. Этого не понадобилось, но он непроизвольно все еще притворялся.