Эмили скорчилась под одеялом, но и это не принесло ей успокоения. Вставать еще слишком рано, да ей и не хотелось никого видеть. Все будут заняты собственными делами, раздумывая над тем, какую шляпку надеть, как вести себя, что говорить, как выглядеть.
Но самое неприятное было то, что, занимаясь всем этим, они будут с подозрением наблюдать за ней. Почти все считают, что Джорджа убила она: пробралась в комнату миссис Марч, украла дигиталис из ее аптечки и налила его в кофейник Джорджа. Кроме одного… Кто-то один из них наверняка знает, что она не виновна, потому что виновен он сам. И этого человека нисколько не смущает то, что в убийстве Джорджа подозревают ее, что ей, возможно, предъявят обвинение, будут судить и… Эмили продолжила нить размышлений даже несмотря на то, что та причиняла ей нестерпимую и совершенно бессмысленную боль. Она представила себе зал суда, себя в жалких тюремных лохмотьях, волосы, заплетенные в узел на затылке, свое мертвенно-бледное лицо, ввалившиеся глаза, присяжных, не осмеливающихся взглянуть на нее, немногочисленных женщин на скамьях для зрителей, взирающих на нее с искренней жалостью. Возможно, им самим пришлось пережить нечто подобное тому, что пережила она — почувствовать себя отвергнутой и ненужной. Затем оглашение приговора, судья с каменным лицом, протягивающий руку за черной шапочкой…
На этом череда ее мыслей прерывалась. Все, что должно было следовать за этим, казалось ей слишком страшным. В своих фантазиях она ощущала прикосновение петли к шее и влажную чернильную тьму. Образ был не просто ужасен, он мог стать реальностью, в которой уже не будет ни теплой постели, ни радостного утреннего пробуждения.
Эмили села в кровати, отбросила одеяло и протянула руку к звонку. Пять минут успели превратиться в мучительную бесконечность, прежде чем раздался стук в дверь, и в комнату вошла Дигби с наспех уложенными волосами и неровно завязанным фартуком. Она взглянула на Эмили нервным, но решительным взглядом.
— Доброе утро, мэм. Вы будете пить чай прямо сейчас или вам вначале набрать ванну?
— Наберите ванну, — ответила Эмили.
Не было никакой необходимости обсуждать то, что она наденет на похороны. Это могло быть только официальное платье из баратеи с черной шляпкой и такой же черной вуалью, за которой она уже послала. Не модная соблазнительная вуалетка, придававшая женщине некую загадочность, а мрачный вдовий траур, полностью скрывающий лицо и следы горя на нем.
Дигби вышла и вернулась снова несколько минут спустя с закатанными рукавами и едва заметной улыбкой.
— Сегодня неплохой день выдался, мэм. По крайней мере, вы не вымокнете под дождем.
Эмили мало интересовал вопрос дождя, но, возможно, подумала она, нужно быть благодарной хотя бы за это. Если бы ей пришлось стоять у открытой могилы, и струйка дождевой воды стекала бы у нее по шее, и дождь мочил бы ей ноги, и края юбки становились бы тяжелыми от влаги, то к тяжелой тоске, снедавшей ей душу, добавились бы еще и чисто физические мучения. Хотя, с другой стороны, они могли бы доставить ей некоторое облегчение. Легче было бы переключить внимание на замерзшие и промокшие ноги с мыслей о Джордже, бледное и окоченевшее тело которого лежит в закрытом гробу, который сейчас опустят в землю, и она лишится его теперь уже навеки. На протяжении нескольких лет муж был самым важным и самым дорогим человеком в ее жизни. Его образ всегда сопровождал ее мысли. Даже когда его не было рядом с ней, уверенность в том, что пройдет немного времени, и он придет, придавало ее бытию ту надежность, которую она рассчитывала сохранить до конца жизни.
Внезапно ей захотелось плакать. Все попытки отдельными всхлипываниями и шмыганьем носа сдержать подступившие слезы не имели успеха. Она села и закрыла лицо руками.
Неожиданно Эмили почувствовала, что Дигби обнимает ее, а голова лежит на твердом покатом плече горничной. Дигби молчала. Она просто нежно покачивала Эмили и гладила ей волосы, как маленькому ребенку. Это было настолько естественно, что, когда боль в душе у нее немного утихла и она почувствовала некоторое облегчение и усталость, Эмили просто встала и направилась в ванную без каких-либо объяснений, которые могли бы снова вернуть им их привычные роли госпожи и горничной. Не было никакого обмена вопросами и ответами. Дигби прекрасно знала, что нужно делать в подобных ситуациях, и царившее в комнате молчание было молчанием понимания.
Эмили завтракала вдвоем с Шарлоттой. Ей не хотелось никого больше видеть, за исключением, возможно, тети Веспасии, но та за столом не появилась.
— Она ничего подобного не говорила, — тихо произнесла Шарлотта, когда они обе взяли по тонкому тосту и стали намазывать их маслом, а затем налили себе в чашки слабо заваренного чая, — но я уверена, что она продумывает сейчас стратегию защиты.
Эмили не спросила у нее, что имеет в виду сестра. Они обе прекрасно понимали, что сейчас в этом доме идет массированное сопротивление полиции, любому вторжению в жизнь семейства и возможному скандалу. И одним из нежелательных объектов в ходе названного сопротивления была Эмили. Если она окажется виновной, все закончится за несколько дней. Больше не будет никаких расследований. Положенное время все смогут предаваться приличествующей случаю печали, а затем вернутся к своей прежней жизни.
На лице Шарлотты появилась бледная улыбка.
— Не думаю, что даже миссис Марч даст своему языку полную волю при тете Веспасии. Я уже поняла, что между ними особой любви нет.
— Признаюсь тебе откровенно, мне бы хотелось, чтобы убийцей Джорджа оказалась сама миссис Марч, — задумчиво произнесла Эмили. — Я пыталась наскрести хоть какие-нибудь улики против нее.
— И ты преуспела в этом?
— Нет.
— Я тоже. Но ведь существует масса такого, о чем мы не имеем ни малейшего представления. — Шарлотта помрачнела и нахмурилась; создавалось впечатление, будто она чем-то напугана. — Эмили, я сегодня ночью проснулась, и мне показалось, что я слышу, как ты ходишь.
— Извини…
— Нет, на самом деле это была не ты! Звук шагов доносился с лестницы, и когда я пришла туда, то увидела Тэсси. Она поднималась по лестнице и прошла мимо меня, направляясь к себе в спальню. Я ее очень отчетливо видела. Эмили, ее рукава были испачканы кровью, и кровью же был забрызган весь подол юбки. И она улыбалась! В ней была какая-то умиротворенность. Глаза Тэсси были широко открыты и сверкали, но она не видела меня. Я стояла в проходе, что ведет в гардеробную, и она прошла так близко, что я могла даже коснуться ее.
Шарлотте снова сделалось почти дурно, как только она вспомнила тот запах, сладковатый и тошнотворный.
Эмили была потрясена. Услышанное показалось ей просто невероятным. Она дала то единственное объяснение, которое могло прийти ей в голову.
— Тебе просто приснился кошмар.
— Нет, это был не кошмар, — настаивала Шарлотта. — А самая настоящая реальность. — На ее лице сохранялось выражение мрачной растерянности, но она не уступала. — Я сама подумала вначале, что мне все это привиделось, поэтому сегодня утром я спустилась в прачечную и нашла то самое платье в одном из котлов.