…Пока в особняке на Английской набережной Амалия пыталась подыскать достойный ответ на замечание своей матери, по лестнице одного из доходных домов Николаевской улицы, расположенного недалеко от ипподрома и Семеновской площади, спускался молодой человек вполне приятной наружности, улыбчивый и белокурый. Внизу лестницы его уже ждали два полицейских чина и взволнованная домовладелица.
– А вот и Николай Петрович Черемушкин, – сказала она.
Молодой человек сделал такое движение, как будто передумал спускаться и собирался зачем-то вернуться к себе наверх, но тут один из чинов – неповоротливый с виду, грузный мужчина лет пятидесяти – совершил нечто вроде телепортации и в мгновение ока переместился к Николаю Петровичу, а переместившись, без всякой фамильярности, но весьма твердо прихватил его за рукав. После этого господин Черемушкин сник, покорился судьбе и безропотно дал себя увести.
А дальше – дальше был словно какой-то мягкий, вкрадчивый, ватный сон, в котором он запутывался все больше и больше и не видел никакого способа выбраться оттуда. Никто не кричал на него, не запугивал, напротив: во всем чувствовалась рутина, и подавленный Николай ощущал, что она засасывает и его, как болото. Полицейские – старый, отзывавшийся на имя Гаврила Сидорович, и молодой, во всем старавшийся подражать старшему коллеге, – смотрели на него, Николая, со снисходительным презрением, и чувствовалось, что точно так же смотрели они на всякого пойманного ими преступника. Где-то звенел телефон, по коридору вели какую-то женщину в платке, с простым крестьянским лицом, которая вырывалась и истошно голосила. Молодой полицейский обернулся и поглядел на нее с боязливым любопытством.
– Это она пять человек топором порешила? – не удержавшись, спросил он.
– Она, – хмуро ответил Гаврила Сидорович. – Ей любовник обещал жениться, ну, уехал в Питер на заработки и женился на другой. Она узнала, приехала, убила его, жену, ее родителей и девочку-прислугу. Девочке всего одиннадцать было… Эх!
– Я никого не убивал, – внезапно сказал Николай.
– Это уж начальство разберется, – спокойно ответил немолодой полицейский и стал скручивать папиросу.
Начальством оказался хмурый и, как уловил Черемушкин, взволнованный молодой человек, откликавшийся на имя Александр Богданович. Увидев, что им занимается не какой-нибудь поседевший на службе зубр, который всех преступников видит насквозь и знает любой ответ еще до того, как задаст вопрос, Николай немного приободрился.
– Однако мне странно, милостивый государь… Документы мои в полном порядке… против властей не злоумышляю, веду размеренный образ жизни… За что же такая обида?
– Против властей не злоумышляете, это хорошо, – рассеянно кивнул чиновник, изучая его документы. – Шекспира читаете, кажется?
– Ну… да.
– В ресторан «Армида» захаживаете?
– Я…
Глупо отрицать, мелькнуло молнией в мозгу. Ведь приведет девиц, официантов, и те будут вынуждены показать на него… Неужели он действительно попался? Да нет, не может быть… Не может быть, чтобы так просто… так глупо…
– Ресторации уважаю, – помедлив, признался Николай. – В «Армиде» бывал, но не знал, что сие воспрещено законом…
– За что убили Ольгу Николаевну Верейскую?
Такого удара с ходу Николай не ждал – и растерялся.
– Что? – пролепетал он.
– А в доме Громовой много взяли? Кровавое золото карманы не жжет?
– Я не понимаю, о чем вы… – проблеял Черемушкин, и глаза его забегали.
– Вы намерены все отрицать?
– Я намерен все отрицать, – механически повторил Николай. – Я не знаю никакой Верейской. О деле Громовой читал в газетах, но… при чем тут я?
– Очень хорошо, – уронил чиновник, и его глаза блеснули. – Ну что ж, обратимся к показаниям свидетелей.
И свидетели не заставили себя ждать, причем первым из них был некий корнет Павлов, который, как оказалось, сопровождал Ольгу Николаевну в тот день.
«Ах, черт! – бледнея, подумал Николай. – Он, значит, был в глубине кареты, и я его не заметил… Не заметил! Если б мы его тоже прикончили, никто ни за что бы не догадался…»
– Что вы делали в Спасском переулке за несколько часов до убийства генеральши Громовой и ее людей? – спросил Зимородков после того, как корнет официально опознал Черемушкина, криво расписался в бумагах и удалился, комкая в руках фуражку, которую забыл надеть.
– Я не знаю, о чем говорит этот господин… Меня там не было…
– Почему вы были одеты, как рабочий, хотя по паспорту вы мещанин, а по профессии – бывший актер?
– Я никогда не одевался рабочим… Зачем это мне?
– Ну, например, затем, что вы готовились к ограблению и решили загодя, так сказать, осмотреться на местности. Нет?
– Что вы, милостивый государь… Нет, нет…
– Наши люди выяснили, что за последние дни вы сделали на бегах ставок на несколько сотен рублей и все проиграли. Скажите, откуда у вас такие деньги?
– Я получил наследство! – взвизгнул Черемушкин. Нервы у него начали сдавать. – Наследство, ясно вам?
– От кого, когда и где? Или вы изволите называть наследством средства, полученные после ограбления и убийства?
– Я никого не убивал!
– Но вы рассказали кое-кому о встрече со старой знакомой, которая увидела вас не в то время и не в том месте и могла потом вспомнить об этом обстоятельстве? Да или нет?
– Я никого не убивал! – Николай схватился за виски, рот его дергался. – Боже мой…
Но Зимородков не отступал. Его противостояние с преступником было похоже на схватку гончей с зайцем – заяц петлял, как мог, отчаянно пытался запутать следы, но упорная, умная, целеустремленная собака неуклонно преследовала его, и близок, близок был тот миг, когда зайцу уже просто будет некуда скрыться…
– Зачем вы позвонили в полицию?
– Я не звонил!
– У меня есть свидетели, которые утверждают обратное. Также нам стало известно и об анонимном письме. Оно написано печатными буквами, но по стилю ясно, что его писал образованный человек…
– Я не посылал в газету никакого письма!
– В газету? Я не говорил, что оно было послано в газету…
Николай молчал, кусал губы и был бледен.
– Его написали вы или ваш сообщник с накладной бородой на пол-лица?
Молчание.
– Почему вы так упорно хотели бросить подозрение на Чигринского? Чтобы отвести подозрение от себя самих? Вы настолько боялись, что мы узнаем правду?
– Я не понимаю, о чем вы!
– Как зовут вашего сообщника?
– Я не…
– Кто он? Где он живет?
– Я ничего вам не скажу!