Марфа ничего на это не ответила и уселась в пролетку. Она и сама удивлялась такой своей прыти. Верно, воздух в Москве был такой настоянный: резкий и звонкий, требующий непременно такого же поведения. А на селе воздух иной: густой, тягучий. Ни торопиться, ни «быть начеку» нет особой необходимости…
Приехали скоро. Марфа достала из недр юбок кошель, отсчитала пять гривенников и отдала вознице.
– Благодарствуйте, – произнесла она и сошла с пролетки.
– Бывай, – ответил «ванька» с бородой на два раствора и тронул вожжи: – Но, кляча старая, пошла.
Конечно, Марфа все-таки робела. Дом графа Виельгорского был большой, ухоженный. Как, впрочем, и все дома на Тверской улице. В таких домах живут важные люди, требующие к себе уважения хотя бы потому, что имеют такие вот красивые дома. И обладают средствами, чтобы их содержать. А денежек на это надобно нема-а-ало…
Марфа прошла по посыпанной гравием дорожке, ступила на крыльцо и нерешительно дернула кисточку звонка. За высокими дверьми тренькнуло несколько раз. Марфа терпеливо подождала, но двери не открылись. Она дернула кисть звонка еще два раза, уже потребовательнее. В ответ – снова тишина.
Не может же быть, чтобы в таком большом доме никого не было. Чай, без прислуги не обходятся. А она, верно, разбаловалась и обленилась и не торопится исполнять свои обязанности. Стало быть, хозяева этого дома не строги и не требовательны, что для Марфиного дела – хорошо.
Она уже решительно дернула кисть звонка. Потом еще раз. И еще. Двери наконец открылись, и в проем высунулась голова девицы в белоснежной наколке:
– Чего тебе?
– Мне до господина графа, – ответила Марфа.
Девица окинула ее взглядом с головы до ног:
– Оне почивают.
Двери закрылись.
Марфа постояла на крыльце, спустилась, прошла по гравийной дорожке, затем вернулась и позвонила снова.
– Чего тебе еще? – открыла дверь та же девица.
– Мне надо видеть господина графа, – заявила Марфа.
– Тебе же сказано: оне еще почивать изволят, – прозвучал в ответ сердитый голос.
– Но у меня дело до господина графа, – решительным тоном произнесла Марфа.
Девица снова окинула взглядом Марфу, и в ее глазах появилась ехидная усмешка:
– Да какое дело у тебя может быть к нашему графу, деревня? Небось денег пришла просить, как и все прочие. Ну, так граф по средам не подает. Ступай, откуда пришла!
Девица попыталась было закрыть дверь, но не тут-то было: Марфа так дернула на себя дверь, что девица вылетела на крыльцо.
– Филимоныч! – испуганно закричала она внутрь дома.
Марфа оттолкнула девицу и вошла в прихожую. Навстречу ей почти бегом спускался по мраморной лестнице со второго этажа старик, зыркая из-под кустистых бровей тревожным взглядом:
– Что? Что тут такое?!
– Вот… она… – девица указала пальцем на Марфу, – насильно ворвалась… я не пускала… зовите полицию…
– Мне к господину графу надобно! – встала перед Филимонычем Марфа. – У меня к нему важное дело!
– Какое у нее дело может быть к его сиятельству? – вцепилась в рукав Марфы девица. – Побирушка, сразу же видно…
– Кто побирушка? – едва не задохнулась Марфа, и глаза ее недобро блеснули. – Это я-то побирушка?!
Она вырвала свой рукав из цепких пальцев кофешенки и стала грозно надвигаться на девицу. Если бы не успел вмешаться Филимоныч, Марфа вцепилась бы в нее непременно. Старик встал между ними и, строго глядя в глаза Марфы, спросил:
– Какое у тебя дело к его сиятельству?
– Это я скажу только ему, – выдержала пытливый и строгий взгляд Филимоныча Марфа.
– Я камердинер его сиятельства графа Виельгорского и должен знать все, что касается моего барина, – безапелляционно заявил старик не без гордых ноток в голосе. – Иначе я просто выпровожу тебя вон или сдам полиции.
Марфа шумно выдохнула и, глядя в глаза старика, произнесла:
– Я приехала из села Павловское. Сама приехала, никто меня не просил. На дорогу потратилась, между прочим. И не для того, чтобы вы гнали меня взашей. А-а, воля ваша, – Марфа для убедительности махнула рукой и сделала вид, что собирается уйти. – Не хотите, как хотите. Обратно к себе поеду. И господин граф никогда не узнает, что случилось вечером шестого мая, когда его главноуправляющий господин Попов приезжал в наше село, а потом бесследно пропал…
Она повернулась к двери и сделала шаг.
– Стоять! – неожиданно громко и резко для своего возраста гаркнул Филимоныч. – Ты из Павловского?
– Из Павловского, – подтвердила Марфа, не оборачиваясь. – Не хотите – как хотите, – повторила она и ступила в дверной проем.
– Я сказал – стоять! – не менее громко и зычно повторил Филимоныч.
– Ну, стою, – обернулась к камердинеру Марфа. – И что с того?
– Закрой двери, – сказал девице камердинер.
Та исполнила приказание.
– Теперь ступай, приготовь барину кофею, – продолжал громко командовать Филимоныч (а он это дело любил). – Господин граф вскорости проснутся – тотчас подашь ему.
– Да зна-аю, – кивнула девица и, глянув искоса и остро на Марфу, удалилась.
Филимоныч тоже покосился на Марфу и нехотя произнес:
– Проходи покуда.
Он провел ее в какую-то темноватую камору, где были обшарпанный стол, пара стульев, продавленный диван и картина на стене с изображением лесного пруда в окружении корабельных сосен, по бережку какового тянулась извилистая, зарастающая травой тропинка.
– Как звать-то тебя? – задал вопрос старый камердинер.
– Марфа.
– Чаю хочешь? – неожиданно предложил Филимоныч.
– Хочу, – осторожно ответила женщина, опасаясь какого-нибудь подвоха. Но никакого подвоха не было. Меньше чем через четверть часа она уже пила душистый чай с вишневым вареньем и закусывала знаменитыми московскими баранками с маком. Напряжение спало, и она уже не косилась недоверчиво на строгого камердинера и даже охотно отвечала на его вопросы. Она все рассказала ему: как возвращалась с огородов, как зашла по дороге в барскую кухню испить водицы и как услышала ссору главноуправляющего Попова с их управляющим Козицким. А потом она услышала крик. И еще один. Кажется, это кричал не Козицкий.
– Выходит, кричал Попов? – спросил камердинер, внимательно слушавший ее рассказ.
– Я не знаю, – просто ответила Марфа.
– Но их было двое в комнате?
– Я слышала только два голоса, – немного подумав, ответила Марфа.
Филимоныч пробурчал что-то себе под нос, чего Марфа так и не разобрала, а потом, велев ждать, вышел.