Двадцать второго сентября была очередь адвокату Плевако отдавать визит прокурору, поскольку Завадский гостил у него двадцатого. За день до визита к старому другу Федор Никифорович имел долгий разговор с дочерью Варей, которая просила помочь его своей близкой подруге, Клаве Смирновой. Судя по словам дочери, вернее, по тому, что ей рассказала подруга, некто судебный следователь Иван Воловцов, которого Плевако не знал лично, но о котором слышал немало, буквально третирует и изводит необоснованными подозрениями жениха Клавдии Смирновой. Его зовут Александр Кара, и он перенес год назад тяжелую утрату: у него прямо на квартире в Хамовническом переулке убили мать и сестру, а младшую сестренку сильно покалечили, сделав ее навсегда инвалидом. Так вот, этот следователь Воловцов плетет интриги против Александра Кара, явно намереваясь сделать из него главного обвиняемого, ибо найти настоящего убийцу не может, да и неспособен, в силу недостаточности ума и опыта, а возможно, и отсутствия желания. Но он метит на место помощника прокурора судебной палаты, а для этого ему просто необходимо раскрытие весьма непростого и очень громкого дела. Вот Воловцов и намерен обвинить в убийстве матери и сестры Александра Кару, чтобы таким образом приблизиться к своей заветной цели быстро и без особого труда…
Конечно, Плевако слышал об этом деле в Хамовническом переулке, о котором знала практически вся Москва, однако подробностей не ведал и, естественно, подумать не мог, что это мог совершить кто-либо из семьи самого Кары. К тому же налицо была явная несправедливость: некто карьерист Воловцов намерен ради своих меркантильных интересов обвинить в двойном убийстве и отправить на каторгу, если не на виселицу, ни в чем не повинного молодого человека, и так перенесшего совсем недавно страшное семейное горе. А всякая несправедливость для защитника Плевако, впрочем, равно как и для обвинителя Завадского, была неприемлемой и требовала немедленного разрешения. Потому, заявившись в гости к Завадскому, Федор Никифорович рассказал ему обо всем, что поведала ему дочь, и попросил разобраться с «этим Воловцовым». На что прокурор московской судебной палаты его превосходительство действительный статский советник Завадский ответил:
– Не беспокойся, Федор Никифорович. Я с этим Воловцовым завтра же разберусь.
– Вот и славно, – сказал Плевако, и они принялись обсуждать новое Уголовное уложение, принятое весной этого года, сетуя на несовершенство статей, касающихся государственных и религиозных преступлений…
Слово, данное другу и товарищу по долголетней совместной службе в судебной палате, прокурор Завадский сдержал. Придя рано поутру в свой кабинет, Владимир Александрович в первую же очередь потребовал своего секретаря ознакомить его с делом о двойном убийстве в Хамовническом переулке, заслушал приготовленный доклад, сам прочитал протоколы осмотра места происшествия и допросов и велел к четырем часам пополудни вызвать к нему следователя по наиважнейшим делам Воловцова.
Конечно, Иван Федорович тотчас явился в означенное время, не совсем понимая, зачем он понадобился главному прокурору палаты, и совершенно не подозревая, что ему готовится распеканция, которую он совершенно не заслужил.
В приемной главного прокурора его вначале промурыжили минут сорок, очевидно, для пущей острастки, чтобы знал свое место, принимая всех, кроме него, в том числе и пришедших позже, да и чином помладше него. Такое уничижительное с ним обращение заставило Ивана Федоровича крепко задуматься. Но сколь ни перебирал он в памяти свои деяния, близкие и дальние по времени, ничего такого, за что могло бы последовать наказание или даже просто неудовольствие главы судебной палаты, припомнить не смог. И решил, что призвали его под светлы очи его превосходительства прокурора Завадского по навету тайного или явного недоброжелателя, не хотевшего его служебного роста или метившего на его место.
Что ж, такое нередко случается даже в прокурорской среде….
Наконец Воловцову было разрешено войти в кабинет Завадского. Его превосходительство встретил Ивана Федоровича холодно, едва кивнул на приветствие и произнес крайне недовольным тоном:
– Я вызвал вас, господин Воловцов, для того, чтобы выслушать ваш отчет о ходе следствия по делу о двойном убийстве в Хамовническом переулке. Потрудитесь доложить мне, что вами проделано за те две недели, как вам было поручено следствие по сему делу, находящемуся на контроле в Правительствующем Сенате.
– Вам нужен отчет в устной или письменной форме? – спросил Иван Федорович.
– Вы хорошо слышите? – в упор посмотрел на Воловцова действительный статский советник. – Разве я просил вас написать отчет? Я вызвал вас, чтобы выслушать его от вас. Конечно, если вам есть что сказать, – добавил Владимир Александрович с явной ноткой пренебрежения в голосе.
Последние слова Завадского и в большей степени пренебрежение, с каким они были произнесены, возмутили Воловцова. Такого обращения с собой от прокурора палаты он вовсе не ожидал, посему к горлу тотчас подступили обида и возмущение.
«Почему вы разговариваете со мной в подобном тоне?» – хотел было произнести в ответ Иван Федорович, однако в самый последний момент, слава богу, передумал. Гусарские замашки в кабинете главного прокурора московской судебной палаты были совершенно ни к чему, да и гусаром Иван Федорович не являлся. Поэтому он какое-то время помолчал, перебарывая накатившую обиду, а потом, глядя прямо перед собой, твердо отчеканил:
– Мне есть что сказать, господин прокурор. Позвольте начать?
Сказаны были эти слова – здесь ничего поделать с собой Иван Федорович не смог – с вызовом настолько незавуалированным, что Завадский даже вскинул наполовину лысую голову и снова пристально посмотрел на судебного следователя:
– Вот как? У вас есть что сказать? Тогда я весь внимание…
И Воловцов начал свой отчет.
Он говорил уверенно и четко. Почти дословно привел все допросы. Рассказал о разговоре с начальником сыскного отделения Лебедевым и о его мнении касательно подозреваемых в данном деле. Поведал о своей поездке в Саратов к братьям Юлию и Иосифу Кара и непростом разговоре с ними, прояснившем некоторые существенные детали. Когда Воловцов коснулся кражи Александром в Филях браслета покойной матушки Юлии Карловны, о чем так неловко поведал Юлий Кара и чем был крайне недоволен его старший брат Иосиф, Завадский вдруг остановил Воловцова вопросом:
– А еще подобные заимствования из семейной казны наблюдались за Александром, или это был единичный случай?
– Я тоже задался таким вопросом по приезде из Саратова, – ответил Иван Федорович. – Но поскольку об этом спросить здесь было не у кого, ведь о подобных вещах могли знать только Юлия Карловна или Марта, скрывавшие такие поступки Александра от Алоизия Осиповича, я решил пройтись по близлежащим ломбардам. И в одном из них мне поведали, что Александр Кара трижды в течение прошлого и позапрошлого годов закладывал у них вещи без последующего выкупа. Это были велосипед, золотые сережки и микроскоп. Велосипед и микроскоп были заложены в ломбард почти тотчас после отъезда братьев Александра в Саратов…