– И вы отправились домой?
Алоизий Осипович поднял взгляд на следователя.
– Конечно… А что я, по-вашему, должен был делать?
– Понимаю… В котором часу вы приехали домой? – спросил Воловцов.
– В одиннадцатом… – меланхолично ответил Алоизий Осипович, погружаясь в собственные думы.
– Прошу прощения, но я вынужден задать вам этот вопрос: что вы увидели?
– Я увидел полицейских, врачей, еще каких-то людей, незнакомых мне, сына… – Кара становилось трудно говорить, будто ему мешал ком в горле.
– Как бы вы описали его состояние?
– Кого? – не понял Кара.
– Вашего сына, – осторожно пояснил Иван Федорович.
– А как вы думаете? – Алоизий Осипович с недоумением посмотрел на судебного следователя, но Иван Федорович промолчал. – Александр находился в крайнем отчаянии. Когда я вошел, он бросился ко мне со словами: «Отец, если б я знал, кто это сделал, то разорвал бы его собственными руками…»
– А потом?
– А потом мне сделалось плохо, и меня отвели к доктору Бородулину на второй этаж, – ответил пивовар.
– Александр был с вами? – после недолгого молчания спросил судебный следователь.
– Да, какое-то время… Потом его позвали на допрос к начальнику сыскной полиции…
– Помимо совершенных убийств, у вас пропали деньги, так? – стараясь говорить как можно мягче, произнес Иван Федорович.
– Да, это так, – ответил Кара и как-то натужно вздохнул. – Господи, если б я мог предвидеть, я оставил бы в тот день все свои деньги на пороге, чтобы тот, кто убил жену и дочь, пришел бы, взял деньги и ушел восвояси. Ведь он приходил грабить, а не убивать, верно? – Он в упор взглянул на Воловцова, но тот опять промолчал… – И если бы в тот вечер дома никого не было, ничего бы и не случилось, верно? Он бы не убил мою жену и дочь и не покалечил бы Еличку, ведь так? – Алоизий Осипович отвернулся, опустил голову, и плечи его затряслись.
– Так, господин Кара, так, – вынужден был ответить Иван Федорович. – Но теперь уже ничего изменить нельзя…
– Да, ничего изменить нельзя, – повторил за судебным следователем несчастный Алоизий Осипович.
– И первейшая задача на сегодняшний момент – найти того, кто это сделал… – добавил Воловцов.
– Да, найти того, кто это сделал, – снова, как эхо, повторил его слова Кара. Вдруг он резко повернулся и подался к Воловцову: – А вы найдете его?
– Найдем, господин Кара, – заверил его судебный следователь.
– Зря я приехал в эту страну, видит бог, зря! Она принесла мне одни несчастья.
Иван Федорович не стал с ним спорить. Это было бы неправильно, не по-человечески и помешало бы дальнейшему следствию. Но сказать Каре, что страна здесь вовсе ни при чем, что все произошедшее случилось внутри его семьи, что убийца – его сын, а значит, в семейном несчастии виноват и он, очень хотелось…
– Вы ведь помните, сколько у вас похитили тогда денег? – спросил Воловцов отчасти ради того, чтобы перевести разговор в иное русло.
– При чем тут деньги? – поднял голову Кара. – Надо не деньги искать, а убийцу.
– Убийцу мы ищем и изобличим очень скоро… – ответил Иван Федорович, и тут внутренний оппонент немедленно обнаружил себя:
«Каким это образом ты изобличишь убийцу?»
«Пока не знаю».
«Ну а коли не знаешь, так помалкивай».
– …но вы ведь помните, что из сундука в спальной комнате пропало семьсот пятьдесят рублей.
– Конечно, помню, ведь я их сам туда положил, – крайне нехотя произнес Алоизий Осипович.
– И помните, какого достоинства банковские билеты лежали в сундуке? – продолжал гнуть свою линию судебный следователь.
– Помню, – ответил Алоизий Осипович. – Там было два билета по пятьсот рублей, три по сто и один по пятьдесят. Исчезло семьсот пятьдесят рублей: пятисотенная, две сотенных и одна пятидесятирублевая бумаги. – Кара снова посмотрел на судебного следователя: – Только зачем это сейчас вам? Это может как-то помочь найти убийцу?
– Возможно, – неопределенно проговорил Воловцов.
Они с минуту помолчали. Каждый о том, что его больше всего занимало. Затем Иван Федорович спросил:
– Вы меня простите, господин Кара, но у меня к вам будет настоятельная просьба…
– Какая?
– Видите ли, Алоизий Осипович, мне это необходимо… для составления… общей картины преступления, которое… постигло вашу семью… – все еще не решался напрямую просить о разрешении повидать Ядвигу Воловцов, опасаясь получить отказ. Хотя возражение вряд ли что решило бы, Иван Федорович все равно отыскал бы способ и предлог посетить Ядвигу. Однако без разрешения отца делать этого не хотелось. – Словом, мне нужно ваше разрешение на посещение вашей дочери Ядвиги.
– Зачем? Вы хотите убедиться, что она инвалид? Что она потеряла способность говорить, мыслить и двигаться? Вам мало моего слова, и вы хотите удостовериться в этом сами?!
– Я уже сказал вам, господин Кара, что это необходимо для составления полноты картины преступления, постигшего вашу семью. – Воловцов встретился со взглядом Алоизия Осиповича и выдержал его. – Поверьте, это мне крайне необходимо, – продолжил он столь же спокойно.
Взгляд Алоизия Осиповича Кары еще более померк, плечи опустились, и он вновь превратился в безвольного человека, почти старика, потерявшего цель и смысл жизни. У него даже не хватило сил махнуть рукой, и он сказал примерно ту же фразу, что сказал Александру, когда тот выспрашивал его разрешения на женитьбу на девице Смирновой:
– Делайте что хотите…
– Благодарю вас, – тихо произнес Воловцов.
Кара услышал, но в ответ лишь едва кивнул.
Пусть они все делают что хотят. Только пусть не трогают его. Не мучают бестактными вопросами и напоминанием о большом и незаслуженном горе, которое будет преследовать его весь остаток жизни. Сам он теперь уже ничего не хочет.
И не изменить, не поправить уже ничего нельзя…
Поведение, вернее, тактика следователя Воловцова, так и не соизволившего по сей день допросить его, крайне тревожила Александра и где-то даже раздражала. Каждый день он прорабатывал в уме свой допрос, у него были готовы отточенные и безукоризненные ответы на все вопросы, которые мог бы задать следователь, и даже на такие, которые он вряд ли бы задал, но проклятый Воловцов все не шел и не шел.
«Он ждет, что я совершу какую-нибудь ошибку, после чего прицепится ко мне и уже не отстанет», – так думал Александр Кара. И правильно думал. Поэтому ошибок он не совершал, вел себя уравновешенно и спокойно, хотя внутри у него и бушевал океан ненависти к этому Воловцову.