– Нет никакого базара! И мяса тоже нет!
К Прудникову начало приходить понимание. Долбаное понимание собственной уязвимости и слабости. Стержень внутри него оказался не таким уж несгибаемым. Слава сел на землю и заплакал.
* * *
Соловьев застонал. Мишка обернулся. Болдин не хотел, чтобы этот придурок был у него за спиной, но он именно там все время и оказывался. Мишка знал, что это не специально, но ему все равно было не по себе. Поэтому Михаил болезненно реагировал на каждый вздох и шорох, произведенный инструктором.
– Что там у тебя? – спросил Миша.
– Нога болит, – огрызнулся Женя.
Мишка дождался его и уже старался идти с ним вровень. Нож он не выпускал из руки, чем очень веселил Евгения. Оно и понятно. Соловьев сможет порезать его на ремни и на одной ноге. Пусть смеется. По крайней мере, с ножом в руке Миша чувствовал себя намного спокойнее. Лучше бы, конечно, «стечкин». Его смертоносный травмат лежал сейчас где-то в одной из комнат.
У Соловьева фонарик потух у первого. Миша напрягся. Ему не хотелось остаться в темноте с этим монстром, раненым зверем. Он заметил, что и его фонарь светит еле-еле. И, возможно, погаснет в ближайшее время.
«Надо держаться от ублюдка подальше», – подумал Мишка и замедлил шаг.
– Вот это правильный выбор.
Болдин вздрогнул.
«Неужели опять?»
– Боишься зашквариться? – Жорик стоял там, где еще несколько секунд назад шел Соловьев. – Или просто хочешь дослужить?
Михаил остановился, свет фонаря начал подрагивать, будто у него на каске стоит свеча и огонек колышется от сквозняка.
– Здесь так не получится. Здесь все по-другому. – Горидзе чистил ногти. Поэтому он говорил опустив голову. Помолчав, Жорик посмотрел на сослуживца и сказал: – Слушай, я все у тебя спросить хотел.
Мишка терял терпение, но страх перед «дедушкой» все еще был, и он молча ждал.
– Тебе было жалко Мирона? Когда я его…
– Да! – крикнул Болдин. – Да! Мне было жалко его! Я ненавидел вас всех тогда!
– Та-а-ак, – Жора удивленно поднял брови. – Ты сейчас меня приятно удивил. Давай-ка с этого места подробней.
Миша пожалел о своем эмоциональном всплеске, но назад пути уже не было. Горидзе был прав. Здесь отсидеться не получится.
– Я тогда о многом думал… В ту ночь. Я лежал и думал. Сначала я думал вернуться и забрать из комнаты отдыха Мирона. Да, зашквариться, и мне было плевать…
– Но ты так и не пошел, – сказал Горидзе и снова склонился над своими ногтями.
– Нет. Не пошел. Он пришел сам. Вот тогда-то я испугался. Сильно испугался. Я подумал, а вдруг он сейчас до меня дотронется.
– Зашкварит, – со знанием дела произнес Жорик.
– Да, зашкварит. И тогда я не смогу нормально дослужить.
– Это уж точно, – кивнул «дедушка». – Нормально мы б тебе не дали.
– Я спрятался под одеяло и переждал, когда он уйдет. И он ушел. Навсегда. Вот тогда я вас и возненавидел. Я хотел тебя убить. Нет, не за Мирона. Ему бы я уже не помог. Я хотел убить тебя за себя. За то, что я почувствовал себя…
– Пидором? – предположил Горидзе.
– Нехорошим человеком, – поправил его Болдин. – Я чувствовал себя нехорошим человеком. Со временем моя ненависть к тебе… Нет, не утихла. Я решил, что непременно убью тебя. Но ты все время ходил со своей свитой. Но я все-таки подловил тебя. Я подловил тебя в тот момент, когда уже решил, что ты, тварь, уйдешь от наказания. Мы с тобой оказались в сортире вдвоем. Ты даже не сопротивлялся. Ты же дристун, если бы не овцы вокруг тебя… Я задушил тебя твоим же ремнем, а потом подвесил к трубе.
Мишка замолчал. Перед ним никого не оказалось.
– Ты сказал достаточно, – произнес какой-то странный голос, какой-то сдвоенный, или будто фразу сказали два человека в унисон.
Болдин хотел обернуться, но его словно зажали в тиски. В следующий момент ему на шею накинули ремень и затянули. Свет померк, но Мишка знал, что не в фонаре дело. Впервые он почувствовал себя человеком. Ни хорошим, ни плохим, ни прячущимся под одеялом подонком. Просто человеком.
* * *
Он увидел золото еще до того, как у него потух фонарь. Сначала слитки торчали из стены редко. Примерно один на пару метров. Потом все чаще. А когда он увидел, что правая стена вся золотая, даже застонал. Болдин, похоже, ничего не замечал. Пришлось соврать ему, что нога ноет. Она, конечно же, болела, но когда речь шла о богатстве, остального просто не существовало.
Погасший фонарик стал условным сигналом. Соловьев решил избавиться от попутчика до того, как тот захочет избавиться от него. Даже если и не захочет, все равно Женя не хотел делиться добром. Не хотел и не будет.
Он снял ремень с ноги. Как ни странно, ей стало легче. Рана могла снова открыться, поэтому надо спешить. Женя подождал, пока этот болван пройдет мимо, и зашел ему за спину. Какое-то время Евгений медлил. Ему показалось, что этот придурок с кем-то разговаривает. Он прислушался.
– …а потом подвесил к трубе.
Во как! Женя накинул ремень на шею Мишке и развел руки. Парень осел на землю. Он даже не сопротивлялся. Соловьев привык к этому. Большинство людишек были готовы расстаться с жизнью смиренно, как овцы.
– Харизма, наверное, у меня такая, – хохотнул Женя и уложил труп у стены. Прямо у одинокого слитка. Соловей подковырнул золотой кирпичик. Он пошатнулся, но так и остался между пластами угля. Женя присел и потянул сильнее. Слиток шатался, но его будто кто держал с той стороны. Евгений вскочил и со злости пнул в стену. Боль мгновенно разлилась по ноге. На одной харизме здесь не выедешь. Нужно было что-то еще. Кувалда, топор, отбойный молоток или…
Гул, приближающийся к нему, не мог не радовать. Даже его дилетантских познаний о работах на шахтах хватило, чтобы понять, что это угольный комбайн. Женя слышал, как ножи срезают пласт за пластом. Он не видел, но знал: золото теперь лежит в тоннеле. Просто иди и собирай. Фара приближающегося комбайна безжалостно светила в глаза. Женя сморщился и закрылся рукой.
– Перед тем как сдохнуть, ничего сказать не хочешь?
Соловьев подскочил, словно ошпаренный. Нож в мгновение оказался у него в руке. За спиной стоял Сухоруков. Ноги на ширине плеч, руки за спиной. Женя дернулся, когда Саня вынул руки и показал ему слиток золота.
– Ты из-за этого меня убил?
– Как видишь, не только тебя, – Женя оскалился и показал в сторону Мишки Болдина. Но там уже никого не было.
– Расскажешь? – спросил Саша и бросил слиток к ногам противника. – За этот маленький кусочек.
Соловей хохотнул.
– Через несколько минут у меня таких кусков будет столько… Ну да ладно. По старой дружбе я, так уж и быть, расскажу тебе.