У Ирки внутри все переворачивалось от боли. Она едва различала шипение ведьмы. Смерть так смерть – лишь бы скорее. Но как же все-таки досадно, что она проиграла!.. Ведьма направила перстень. За мгновение до того, как новая искра сорвалась с ее пальца, Ирка широко открыла глаза и... пробиваясь сквозь пелену равнодушия и безволия, последним усилием воли призвала дрот. Лежа с открытыми глазами в ожидании смерти, она увидела, как он золотистой молнией рассек вязкость ночи, скользнул в окно и...
В этот миг, что-то ощутив, ведьма резко повернулась. Страшный, ни на что не похожий крик разнесся по пустому зданию. Ирка увидела, что копье пронзило старуху насквозь и наконечник торчит у нее из груди.
– Проклятая звезда не обманула! Я не пережила её! – прохрипела ведьма и растеклась, как оплывая глина. Шаг – и ноги ее подломились. Рука с перстнем, отколовшись, упала на ногу Ирке и превратилась в прах. На россыпи праха серебристой каплей блестел жидкий перстень ведьмы.
Не решаясь надеть его на палец, ибо неизвестно, к чему это могло привести, Ирка коснулась перстня наконечником копья. Копье сверкнуло, и перстень ведьмы перестал существовать. Все, что он успел, это выбросить последнее огненное предупреждение:
аЗ еНяМ мОоТтЯсТ ЯеН дОнА.
«За меня отомстят. Я не одна», – перевела Ирка.
– Возможно. Но вас, полуночных ведьм, теперь двенадцать на веки вечные. Тринадцатой не бывать, – сказала молодая валькирия.
Люби не то, что хочется любить, А то, что можешь, то, чем обладаешь.
Гораций
Арей с чувством высморкался в большой платок с подробной картой Европы. Одна его ноздря выстрелила в Швецию, другая контузила островную Англию.
– России... апч-ч... я считаю, давно нужен гений. Но гений несколько необычного свойства. Обычные гении открывают всякие новые вещи, а этот бы закрывал старые. Атом, например, бактериологическое оружие, Америку. Колумб, скажем, открыл, а Вася Петров закрыл, – сказал он.
Меф попытался представить себе, как выглядел бы такой гений, и у него получился Мошкин, с некоторыми, впрочем, чертами Чимоданова.
– Э? А ты-то как считаешь? Стоит ли все это закрыть? – спросил, внимательно глядя на него, Арей.
– Я считаю, что это провокационная проверка на неосторожные высказывания. Третья распространенная уловка мрака после прямого давления и подкупа. Брякнешь что-нибудь – и раз! – донос на стол Лигулу! – ответил Меф.
Арей кивнул, очень довольный.
– Верно. Проверка. Раньше ловили за руку, а теперь все чаще за язык. А как должен ответить на такую провокацию «вумный мальчик»?
– «Вумный мальчик» должен мило улыбнуться и либо притвориться глухим, либо сузить угол провокационной атаки. Ну, к примеру, сказать, что он совсем не разбирается в глобальных проблемах планетарного масштаба и его лично занимает лишь истребление китов, выпиливание лобзиком или чемпионат мира по футболу, – заметил Меф.
– Примерно, синьор помидор, примерно... В теории ты подкован, однако теория должна подтверждаться практикой. Теория без практики – это рюкзак с учебниками по плаванию за спиной тонущего.
Арей с нежностью посмотрел на платок и осторожно свернул его. Уникальный платок, весьма ценимый им за географическую точность, был подарком некоего Давыда Птюнникова. Жаждая славы, Птюнников продал эйдос за право, чтобы имя его закрепилось за каким-то научным понятием. Условие показалось Арею забавным. Он лично позаботился, чтобы именем Птюнникова назвали сустав Двенадцатой лапы сороконожки, который наглые ученые – те три с половиной человека, которые этим занимались, – все равно упорно продолжали путать с остальными тридцатью девятью суставами упомянутой козявки.
– Ну, поболтали, и хватит... А теперь вернемся к теме вчерашнего урока! – улыбаясь, сказал Арей.
– Повторенье – враг варенья, – заметил Мефодий.
Арей перестал улыбаться. В комнате стало холодно.
– Разве об этом мы говорили на прошлом уроке? – отрезал Арей. Во время занятий чувство юмора у него надежно отключалось. Это было неоднократно проверено.
– Ну... мы говорили об отличиях магов и стражей. Маг – это определенный, строго соблюдаемый ритуал плюс врожденная способность плюс усиливающий артефакт. Кольцо, браслет, сапоги с алмазными шпорами и так далее... Список довольно длинный. Страж – это вдохновение в чистом виде, талант и упорство. Все остальное – бесконечная импровизация. Граница возможностей стража – лишь его страх. Это главное, что надо усвоить, – устало произнес Мефодий.
– Ты был прав, а я тебя сбил. Тренировка – это и есть упорство или одна из его составляющих. Нет смысла выделять ее отдельной строкой. Мало знать. Нужно быть уверенным. Упрямый баран прошибет лбом больше ворот, чем умный, но неуверенный. В конце концов, что у того, что у другого иного оружия попросту нет, – заметил мечник.
От монотонного голоса учителя Мефодию хотелось спать. Покачиваясь на скрипучем стуле, он обнимал колени и слушал. Чаще они занимались один на один. Пару раз в неделю к ним присоединялась Дафна. С Мошкиным, Чимодановым и Натой Арей занимался тоже, но редко. Обычно он поручал их Улите.
– Тренировка же должна быть не однообразная, не тупое повторение единственной коронки, а ровное, постоянное, уверенное напряжение мысли. Сгущение образа. Для того чтобы нечто произошло, нужно представить, что это уже совершилось. В мельчайших деталях и подробностях. А теперь начнем с азов. Сотвори что-нибудь! – потребовал вдруг Арей.
– Что?
– Что хочешь. В конце концов, это твоя фантазия.
– Тогда... пусть это будет... а если... – заметался Меф.
– Раскачивайся скорее!
– Ну... яблоко... А? Хорошо? – выдал Мефодий.
Арей поднял брови и быстро взглянул на портрет Лигула, утыканный дротиками для дартса. Горбун изо всех сил делал вид, что не подслушивает.
Они занимались уже часа три и все никак не могли сдвинуться с мертвой точки. Арей сидел за столом в своем прежнем кабинете – прощай, оживленец Гарпий Здуфс и его тягомотные нововведения! – и взглядом, материальным по своей пристальности, полировал клинок меча.
– Только вдохновение, талант и упорство? – вкрадчиво спросил Арей.
– Нет, еще тренировка и... и еще что-то, да? – заметался Мефодий.
По лицу Арея он понял, что сморозил глупость, и встревоженно замолк.