– Ты уверен, что это должно быть яблоко? Не груша, не слива, не апельсин? – спросил Арей.
– Яблоко... – повторил Мефодий.
Арей слегка поклонился, пряча усмешку. Он-то не мог не знать, что яблоко для темных стражей предмет сакральный. А вот знал ли Меф, что именно яблоко запустило некогда часы Тартара? Едва ли...
Мечник смиренно закрыл глаза.
– Хорошо. Пусть это будет яблоко. Начинай дружок!
Мефодий сосредоточился. Почти сразу, к его удивлению, на столе возникло яблоко.
– Ну и как? Получилось? – спросил Арей небрежно.
– Да.
– Отлично. Давай его сюда! Мефодий протянул руку. Едва пальцы его коснулись яблока, как оно исчезло с легким щелчком.
– Ну?.. – поторопил Арей. – Что же ты?
– Рассыпалось. Почему? – с разочарованием спросил Меф.
Сотворив свое яблоко, Арей надкусил его крепкими зубами.
– Прости, что не угощаю... Тот, кто первым зажег свет в этом цирке, не терпит однообразия. У него каждый лист в лесу хочет чем-то отличаться от других. Твое же яблоко было никакое. Нелепый трафарет, которого никогда не существовало. Ни зажившей червоточины у ножки, ни игры света, ни коего чек внутри, ни даже наивной яблочной истории. Которой так гордится всякий приличный фрукт… Ну там пчела случайно села, птица мимоходом клюнул или садовник сказал под деревом нехорошее слово, напоровшись щекой на ветку. Бедное яблоко, как оно покраснело от любопытства и стыда!.. – сказал Арей дирижируя огрызком.
– Можно, я еще раз попробую? – попросил Мефодий.
– Нельзя.
– Что? Правда нельзя?
– Нельзя. Но ты все равно попробуй, – усмехаясь, разрешил Арей.
Мефодий попытался, стараясь поймать в марлевый сачок воображения мельчайшие подробности. На столе возникло яблоко. Большое. Зеленое. Меф с тревогой взял его, и – яблоко не рассыпалось, Правда, на вкус оно было кислым, и, укусив его один раз, он понял, что больше не хочет.
Арей взял со стола монокль, которого на нем до этого не было.
– А что это за вмятина? – спросил он, брезгливо разглядывая коричневое, с гнильцой пятно на боку яблока.
– Ну... это же... – начал Мефодий.
– Конкретнее!
– Оно подгнивает... С ветки упало... Я так представил! – объяснил Меф.
– Жуть. Вероятно, яблоня росла высоко в горах, судя по размеру вмятины, скатываясь вниз, яблоко пересчитало все скалы... Не обижайся! Ты справился вполне прилично. Я доволен. Для первого года занятия – кстати, скоро будет год! недурственно. Ступай! – сказал Арей, кивком головы отпуская Мефодия.
***
В приемной была страшная давка: нагрянули комиссионеры с квартальными отчетами. Мефодий поднялся на второй этаж. В гостиной за общим столом сидел Чимоданов и что-то писал гусиным пером. Рядом на столешнице помещался Зудука, выцеливая из двуствольного пистолета мух, пятна на стенах и вообще все, что попадалось ему на глаза. Разумеется, когда появился Меф, он незамедлительно перевел стволы на новую цель. Буслаев понадеялся, что пистолет не заряжен, хотя рядом на полу была подозрительно просыпана счищенная со спичек сера. Последнее время бедный Зудука испытывал перебои с порохом и обходился спичками.
– Что делаем? – бодро поинтересовался Меф у Чимоданова, стараясь не смотреть на Зудуку. Он по собственному опыту знал, что, если обратить на него хотя бы на копейку внимания, Зудука потом вообще не отвяжется.
Петруччо с гордостью помахал пером.
– Да вот! Составляю бумажку в Канцелярию. Перспективный план развития русского отдела мрака на следующее столетие. Двенадцать страниц, и все кровью! Первая группа, резус положительный. Название глав – второй, отрицательный – все чин-чинарем.
– Тебе кто-то поручал его составлять?
– Поручал? Мне? Да никто! – удивился Чимоданов. – Я сам все придумал. Первая часть письма: введение и анализ уже существующего плана. Вторая – общая характеристика и недочеты. Третья – меры по улучшению эффективности работы. Интесно? можно будет подать на грант... – в голосе Чимоданова появилась нежность.
– У мрака нет грантов, – сказал Буслаев.
– Ты просто не в курсе, чайник. У мрака есть все. Даже дорожные знаки в геенне огненной с указанием средней температуры лавы. И, кстати, установлены по моему предложению! – вытянув губы трубочкой, снисходительно заверил его Петруччо.
– По твоему предложению?
– Ну да. Это было в моем самом первом проекте! Вообрази, грешники устанавливают знаки, а они на другое утро превращаются в раскаленный металл! А? Впечатляет?
И, не дожидаясь ответа, Чимоданов вновь уткнулся в бумаги.
– Вот слушай! «Опираясь на предыдущий тезис, не побоюсь сказать следующее: анализ эсхатологической тенденции последних десятилетий неумолимо свидетельствует, что все вытекающее является следствием того втекающего, о котором я имел честь написать в первой части исследования... Таким образом, если все вытекающее вытекает, а все втекающее втекает...» – с удовлетворением прочитал он.
– Чушь какая! Втекает, вытекает... Скажи лучше, что всё тупое притормаживает!.. – проворчал Меф.
Чимоданова он с каждым днем не переносил все больше и больше. Зато к Мошкину Меф по-своему привязался. За внешней застенчивостью и неуверенностью в нем угадывались глубина и хорошее сердце. Ощущалось, что при определенных обстоятельствах он вполне способен на самопожертвование, в отличие, скажем, от Чимоданова, который скорее пожертвует всеми упомянутыми в телефонном справочнике, чем своим мизинцем.
В комнате Мошкина что-то упало. Затем дверь открылась и появился он сам, уныло созерцающий нечто, похожее на половинку баранки.
– Чашка? – поинтересовался Меф, невольно вспоминая другие чашки и при других обстоятельствах.
– Ручка от чашки... Она была треснутая. Я налил кипяток и... Можно, я дальше не буду рассказывать? – сказал Мошкин грустно.
Перед чашками он был в неоплатном долгу. Ни одна не жила у него больше трех дней. Меньше, чем солдат во время фронтового наступления.
– Хотя бы не ошпарился? – спросил Меф.
Вопрос был чисто риторический. Евгеша успел бы трижды остудить кипяток прежде, чем он коснулся бы его ног.