– А по-моему, неплохо! Сальвадор угадал с цветом, да и со всем остальным тоже, – задумчиво продолжала Улита. – Нужно будет упросить шефа, чтобы он продлил Сальвадору аренду на эйдос. Хотя бы на годик. У Сальвадора через месяц истекает контракт. Бедняга весь издергался.
– Бывает, – кивнул Меф. Он и не на такое насмотрелся за последний год. Некоторые клиенты и вены себе вскрывали в приемной. Да только что толку?
Но мысль Улиты уже скользила дальше. В том нерабочем направлении, в котором они всегда текли у нее в рабочее время.
– Интересно, Эссиорху понравится? – спросила она и сама же ответила: – Боюсь, что он и не заметит. Вот если бы платье было разрисовано мелкими мотоциклами – тут да. Он бы стал рассуждать, у какого мотоцикла руль не так нарисован, и ловить художников на криворукости. Потом спохватился бы, что ни о ком нельзя отзываться плохо, и примялся бы вслух раскаиваться. С этим же я опять окажусь в пролете.
– А ты закажи коллекцию платьев с мотоциклами, – предложил Меф.
Улита задумчиво облизнулась.
– Мотоциклик там, мотоциклик сям! Где-то больше, где-то меньше, чтобы скрыть недостатки фигуры! А ведь это идея! И все едут в определенном направлении! Эдак ведь можно навести его на мысль ты как считаешь, а? Ты бы, например, обрадовался` если бы у Даф на платье были мечи и сабельки?
– Я бы просто умер от счастья, – сказал Меф.
– Издеваешься? – проницательно спросила Улита.
Ей стало вдруг грустно. Она вытерла салфеткой помаду, съела кекс и, стряхнув с подбородка крошки, начала генерировать идеи, как ей повысить настроение до подходящего для жизни градуса. Идеи упорно не генерировались. Вероятно, поблизости не было необходимой эмоциональной розетки. Зато довольно скоро ведьма отыскала подходящий громоотвод, а если еще точнее – целую толпу мальчиков для битья.
Разочарованная в себе и в платье, она надула губы и всмотрелась в терпеливую очередь комиссионеров. Те косились на нее и дрожали. Каким-то боком эти всеведущие духи пронюхали, что не так давно Улита приструнила Лигула и вытащила Арея из Тартара. Как приструнила, они толком не знали, но все равно на всякий случай тряслись. «Уж ежели Лигула прищучила, то нас-то, сирых, и вовсе жизни лишит...» – шептались они.
– Ждете, гадики? – мрачно дыша на запотевшие перстни на пальцах, спросила Улита.
– Ждем, матушка! – льстиво откликнулись комиссионеры.
С недавних пор они называли Улиту не иначе «матушка», хотя большинству из них она годилась в прапраправнучки,
– Все ли тут?
– Все, матушка!
– А босячки кругломордые? Тут? – спросила Улита, всматриваясь в тесные ряды комиссионеров.
Босячки оказались на месте. Звали их Чет и Нечет, однако Улита называла их не иначе, как «босячки кругломордые». Статус «босячков» был трудноопределим. Вроде бы по всем признакам комиссионеры, но по методе работы отчасти и суккубы – с «отдельно выделенным юридическим адресом», как говаривал иногда Арей.
Занимались они в основном азартными играми, русской рулеткой, казино и организацией вечеринок с запредельной программой, после которых притаскивали по полной горсти эйдосов. Оба были кругленькие, толстенькие, короткорукие, с буйной растительностью на лицах и до невероятия прыгучие. «Массовики-затейники, контуженные громкой музыкой», – характеризовала их Ната, которой не раз случалось бывать в лагерях летнего отдыха.
Похожие друг на друга как близнецы, босячки отличались только формой носа. Если у Чета нос был просто картошкой, то у Нечета, пожалуй, картошкой раздавленной. Произошло это от некогда слишком близкого знакомства с дверью. Двигались «босячки кругломордые» всегда синхронно. Одновременно кланялись, приседали, всплескивали ручками и бултыхали животиками. Через какое-то время, если смотреть на них слишком внимательно, начинала ехать крыша, и ты начинал закрывать то один, то другой глаз, смутно надеясь, что раздвоение исчезнет.
– А ну, повеселите меня! Марш-марш! Прыгайте! – велела им Улита.
«Босячки крутломордые» подобрали полы халатов и пошли скакать. Лица у них при этом были серьезные, прямо-таки профессорские. Первую пару прыжков они сделали, исключительно чтобы разогнаться. Невероятно упругие, они подлетали выше мячей из каучука и сами уже не могли остановиться. Ударялись о стены, потолок и вновь подлетали и неслись неведомо куда.
Улита хохотала, когда Чет и Нечет с разгону, точно кегельные шары, влетали в тесный строй комиссионеров, проделывая в нем порядочные бреши. Комиссионеры подвывали, роняли блокнотики и закрывали головы руками. Кое-где на полу встречались уже пластилиновые лепешки, возникавшие, когда Чет или Нечет всей тушей врезались в кого-нибудь сверху.
– Прямое попадание! – говорила всякий раз ведьма.
В воздухе опять что-то свистело, Мефодий приникал к полу, а Чет и Нечет – все с такими же суровыми лицами государственных деятелей – с треском влетали в стены или потолок. Особняк на Большой Дмитровке сотрясался, словно от ударов чугунных ядер.
– Улита! Может, хватит? Башка трещит! – рявкнул Арей, когда, вышибив дверь, к нему в кабинет влетел Чет.
Слышно было, как Чет прокатился по полу, затем что-то зашуршало, кто-то получил оплеуху, и вот уже «босячок кругломордый» вышел наружу с папочкой под мышкой, значительный, точно с королевской аудиенции.
Ловко подпрыгнув, Улита поймала за ноги разогнавшегося Нечета.
– Ну хватит так хватит! Ух вы мои прыгунчики! Запыхались? Давайте отчеты – заслужили!
Шлепнув Чету и Нечету где нужно печати, она метко отфутболила их за дверь, куда как раз заглядывал ОСС – очень странный субъект. Это был тощий дядечка с темными волосами на выпиравшем кадыке. Вылеплен он был весьма причудливо – анфас будто человек, а сбоку плоский и мятый, как бумажный лист. Вид он имел вальяжный, величественный и вместе с тем рассеянный, как у монарха, только что показавшегося из деревянной будки с буквой «М» на входе.
Обнаружив, что прямо в него, отдуваясь, летит Чет, незнакомец с необычайной ловкостью повернулся боком, изогнулся и избежал столкновения.
– Мимо! Вот жук навозный! – сказала Улита с сожалением.
Вновь прибывший оскорбился.
– Жук какой? Простите? Вы это мне? – начал он.
– Вам? Так и быть, вам прощаю, – небрежно сказала ведьма.
Она решила, что это еще один комиссионер. Однако незнакомец не уходил, назойливо мозоля глаза. Хочешь, не хочешь, Улите пришлось обратить на него внимание.