Не знаю, как долго я таращился на настенные картины, когда у меня за спиной неожиданно раздался запыхавшийся голос:
— Слава богу, вы еще здесь!
Майя Свартлинг.
Она широко улыбнулась и обняла меня. Я неловко ответил.
— С днем рождения, Эрик.
Я ощутил, как пахнут чистотой ее густые черные волосы, где-то в декольте таился аромат жасмина.
Она указала на место за моим столиком:
— Можно?
Я подумал, что должен отказать ей, объяснить, что обещал себе больше с ней не встречаться. С чего она вообще заявилась сюда? Но я колебался — надо признаться, я обрадовался компании.
Майя стояла у стула и ждала моего ответа.
— Мне трудно вам отказать, — сказал я и тут же услышал, насколько двусмысленны мои слова. — Я имею в виду…
Майя уселась, подозвала официанта и заказала бокал вина. Потом лукаво глянула на меня и положила рядом с моей тарелкой коробочку.
— Просто маленький подарок, — объяснила она, и у нее опять запылали щеки.
— Подарок?
Она пожала плечами.
— Чисто символически… я про ваш день рождения узнала двадцать минут назад.
Я открыл коробочку и, к своему изумлению, обнаружил нечто напоминающее миниатюрный бинокль.
— Это анатомический бинокль, — пояснила Майя. — Мой дедушка изобрел. Я свято верила, что он получил Нобелевскую премию — не за бинокль, конечно. В то время премию давали только шведам и норвежцам, — извиняющимся тоном добавила она.
— Анатомический бинокль, — задумчиво повторил я.
— Как угодно. Он очень милый и ужасно старинный. Дурацкий подарок, я знаю…
— Ну что вы, это…
Я посмотрел ей в глаза, увидел, какая она красивая.
— Это так мило, Майя. Огромное спасибо.
Я осторожно положил бинокль в коробочку, а коробочку сунул в карман.
— Мой бокал уже пустой, — удивленно сказала Майя. — Может, закажем бутылку?
Было уже поздно, когда мы решили отправиться в «Риш», неподалеку от Драматического театра. Раздеваясь в гардеробе, мы чуть не упали: Майя оперлась на меня, а я неверно оценил расстояние до стены. Когда мы вновь обрели равновесие, Майя глянула на мрачное, похоронно-серьезное лицо гардеробщика и захохотала так, что мне пришлось увести ее в угол зала.
Там было тепло и тесно. Мы выпили по порции джина с тоником, постояли, почти касаясь друг друга, и вдруг крепко поцеловались. Прижавшись к ней, я почувствовал, как она стукнулась затылком о стену. Гремела музыка; Майя повторяла мне на ухо, что нам нужно поехать к ней домой.
Мы вывалились на улицу и сели в такси.
— Нам только на Руслагсгатан, — пробормотала она. — Руслагсгатан, семнадцать.
Водитель кивнул и вывернул на Биргер-Ярльсгатан в ряд такси. Было часа два, небо начинало светлеть. За окном, как тени, светились бледно-серым дома. Майя привалилась ко мне. Я подумал, что она решила поспать, как вдруг почувствовал, что она гладит мне промежность. Член встал немедленно. Майя прошептала «ух ты» и тихо засмеялась мне в шею.
Я не представлял себе, как мы поднимемся в ее квартиру. Помню, как стоял в лифте и лизал ее лицо, чувствуя вкус соли, губной помады и пудры, ловя мелькание своего собственного пьяного лица в туманном зеркале лифта.
Майя остановилась в прихожей, сбросила курточку на пол и скинула туфли. Она потянула меня к кровати, помогла раздеться и сняла с себя платье и белые трусики.
— Пошли, — прошептала она. — Я хочу почувствовать тебя в себе.
Я тяжело навалился на нее и почувствовал, какая она влажная, я утонул в теплом, меня крепко сжали, обняли. Майя стонала мне в ухо, положив руки мне на спину и мягко двигая бедрами.
Мы занимались любовью небрежно и по-пьяному. Я все больше становился себе чужим, все больше ощущал свое одиночество и немоту. Приближаясь к оргазму, я подумал, что должен бежать отсюда, но вместо этого сдался судорожной быстрой разрядке. Майя часто дышала. Я еще полежал, задыхаясь и слабея, и скатился с нее. Сердце тяжело колотилось. Губы Майи разошлись в странной улыбке, от которой мне стало нехорошо.
Мне было дурно, я не соображал, что произошло и что я здесь делаю.
Я сел рядом с ней в постели.
— Что такое? — спросила она и погладила мне спину.
Я стряхнул ее руку и коротко сказал:
— Перестань.
Сердце заныло от беспокойства.
— Эрик? Я думала…
У Майи был печальный голос. Я почувствовал, что не могу ее видеть, злюсь на нее. Конечно, то, что произошло, было моей ошибкой. Но этого бы не случилось, не будь она такой настырной.
— Мы просто устали и пьяные, — прошептала она.
— Мне пора, — сдавленно сказал я, забрал свою одежду и, пошатываясь, ушел в ванную. Она была маленькой, заполненной кремами, щетками, полотенцами. На крючках висели мохнатый халат и розовая бритва на мягком толстом шнурке. Мне не хватило духу взглянуть на себя в висевшее над раковиной зеркало; я вымылся голубым мылом в виде розочки и, дрожа, оделся, то и дело стукаясь локтями о стену.
Когда я вышел, Майя стояла и ждала. Она завернулась в простыню и казалась юной и встревоженной.
— Ты на меня сердишься? — У Майи задрожали губы, словно она сейчас заплачет.
— Я сержусь на себя. Я не должен был, не должен…
— Но я хотела этого, Эрик. Я люблю тебя, неужели ты не замечаешь?
Она попыталась улыбнуться мне, но ее глаза наполнились слезами.
— Не обращайся со мной, как с обноском, — прошептала она и протянула руку, чтобы дотронуться до меня.
Я отшатнулся и сказал, что это была ошибка — сказал резче, чем хотел.
Майя кивнула и опустила глаза. На лбу легли горестные морщины. Я не стал прощаться — просто вышел из квартиры и закрыл за собой дверь.
Всю дорогу до Каролинской больницы я прошел пешком. Может быть, я сумею убедить Симоне в том, что мне пришлось заночевать в своем кабинете в одиночку.
Утром я взял такси и от Каролинской больницы поехал домой в Ерфелле. Все тело ныло, мутило от выпитого алкоголя, тошнило от всех сказанных мною глупостей. Не может быть, чтобы я изменил Симоне, это неправда. Неправда. Майя красивая и веселая, но она мне совсем не интересна. Черт возьми, как я мог позволить лестью заманить себя в ее постель?
Я не знал, как рассказать обо всем этом Симоне, но рассказать было необходимо. Я сделал ошибку, все люди ошибаются, но ведь можно простить друг друга, если поговорить, объяснить.
Я подумал, что никогда не смог бы потерять Симоне. Мне было бы больно, если бы она изменила мне, но я бы простил ее, я бы никогда не оставил ее из-за этого.