— Я все понял, — недовольно пробурчал Кэдмон.
Хотя он, изучив в свое время в университете средневековую иконопись, и обладал определенным преимуществом, символизм и назидательность витражей Кентерберийского собора для современного зрителя действительно представляли что-то вроде иностранного языка. Но языка, который был хорошо известен восемьсот лет назад. В Средние века неграмотность была нормой, поэтому витражи позволяли верующим учить библейские предания в простом, доступном формате, являясь чем-то вроде комиксов для широких масс.
Не обращая внимания на болезненное покалывание мышц шеи, Кэдмон продолжал разглядывать витражи, заставляя себя обращать внимание только на образы, связанные с Ветхим Заветом. Моисей посвящает Аарона. Вознесение Илии. Самсон и Далила.
Проходя к следующим витражам, Кэдмон краем глаза заметил мелькнувшее пятно. Размеры и телосложение фигуры в коже напоминали нападавшего в Оксфорде. Он замедлил шаг, и тотчас же у него участилось сердцебиение, а по коже побежали мурашки. Это чувство было ему знакомо. Он неоднократно испытывал его на службе Ее величества. Определенно, в Датском королевстве что-то опять неладно.
Напрягая мышцы, Кэдмон медленно обернулся лицом к врагу.
Ему потребовалось всего одно мгновение, чтобы убедиться в том, что «враг» на самом деле был лишь одним из туристов. Хотя крепкое телосложение вызывало тревожные ассоциации, черты лица оказались совершенно другими.
Гром и молния, я на взводе!
Как было с момента происшествия на Хай-стрит.
— В чем дело? — спросила Эди. — Ты вдруг жутко стиснул зубы.
— Нет-нет, ничего страшного, — заверил Кэдмон, беря ее под руку и увлекая в боковой проход.
С одной стороны тянулись массивные колонны, поддерживающие каменные своды, с другой сияли прекрасные витражи.
— А! Знаменитые окна Типологий! — объявил он, умело переводя разговор в другое русло.
Зная, что окна Типологий были созданы до тринадцатого столетия, Кэдмон задрал голову, изучая верхние витражи, не обращая внимания на боль, разлившуюся от затылка до основания позвоночника.
— Объясни, пожалуйста, — ткнула его локтем в ребра Эди. — На тот случай, если ты забыл, я во всем этом профан.
— В Средние века типология была инструментом, который использовался для подтверждения событий Нового Завета преданиями, взятыми из Ветхого Завета, — объяснил Кэдмон. — Типичным примером будет рассказ об Ионе и ките. Согласно Ветхому Завету, Иона оставался в чреве кита в течение трех дней и трех ночей.
— Именно столько времени пробыл в гробнице Иисус, — сразу же сообразила Эди.
— Совершенно верно. Как правило, истории брались парами, тем самым с помощью манипулирования библейскими образами усиливалось общее богословское воздействие.
— Контроль мышления в чистом виде.
— А как еще держать в повиновении массы? — подмигнул Кэдмон.
— Эй, послушай, это Ноев ковчег! — вдруг воскликнула Эди, указывая на одно окно. Она прикрыла ладонью рот, сдерживая смешок. — Да, знаю, это не тот ковчег. Хотя в данный момент я рада видеть любой ковчег.
Не разделяя ее воодушевления, Кэдмон перешел к следующему витражу и снова, переводя взгляд сверху вниз и обратно, начал медленный процесс установления личностей библейских персонажей, всех и каждого. Огромное окно было разделено на семь горизонтальных регистров, каждый из которых содержал по три отдельных сцены. Дойдя до пятого регистра, Кэдмон шумно выдохнул.
— Черт побери… кажется, нашел.
Эди медленно прошлась взглядом по окну. Ее глаза широко раскрылись, наткнувшись на выразительный образ.
— О господи! Это же четырехугольный золотой ящик!
— На самом деле это тот самый четырехугольный золотой ящик. А именно: Ковчег Завета.
С трудом сдерживая возбуждение, Кэдмон ощутил непреодолимое желание рассмеяться вслух, вознести свой голос к небесам, завопить от радости. Вместо этого он лишь заключил Эди в объятия, привлекая к себе, и прошептал ей на ухо:
— Мы нашли! Мы нашли этот чертов ящик!
Высвободив правую руку, Эди возбужденно указала на нужный витраж:
— Ты обратил внимание на двух гусят в корзине?
Кэдмон кивнул, убежденный в том, что это именно тот самый витраж, на который указывала Филиппа. Сцена — Сретение — изображала известный рассказ из Нового Завета о том, как Мария и Иосиф представляют младенца Иисуса первосвященнику иерусалимского храма. Его внимание было приковано к двум безобидным с виду деталям мозаики: корзине в руках Иосифа с двумя гусятами и Ковчегу Завета, над которым держала младенца Иисуса Мария.
— Вчера вы с сэром Кеннетом болтали о том, что в Средние века Богородицу сравнивали с Ковчегом Завета. Вы имели в виду именно это?
Решив не заострять внимание на обвинении в «болтовне», Кэдмон кивнул:
— Эта религиозная концепция известна как «Faederis Arca». Известный богослов святой Бернар Клервоский открыто сравнил чрево девы Марии с Ковчегом Завета, ибо как в Ковчеге содержались Десять заповедей, так и Мария носила в своем чреве Новый Завет.
— Символизм Ветхого Завета подчеркивает Новый Завет.
— Совершенно верно.
Не скрывая возбуждения, Эди сорвала с плеча сумку, расстегнув молнию, порылась внутри и достала цифровой фотоаппарат.
Возбуждение быстро сменилось полной растерянностью.
— Полная труба, — пробормотала она, показывая Кэдмону темный дисплей. — Как тебе известно, еще не изобретен цифровой фотоаппарат, который работал бы от дохлых батареек. — И, оглянувшись на выход в противоположном конце нефа, добавила: — Я сбегаю и куплю новые батарейки в сувенирном ларьке.
— Не думаю, что успеешь, — взглянул на часы Кэдмон. — Собор закрывается через двадцать минут. С фотографией придется подождать до завтрашнего утра.
— Ты действительно готов ждать так долго? Да, мы нашли витраж, но надо еще определить, что это означает. А для этого нужна фотография.
— Согласен. Однако…
Эди остановила его, положив руку ему на грудь.
— Не двигайся. Я мигом.
Послушно оставшись на месте, Кэдмон проводил взглядом Эди, бросившуюся в северо-западный трансепт. Когда она скрылась, он снова посмотрел на витраж. Прохладный воздух наполнился характерным ароматом ладана. Зачарованно глядя на яркий образ, Кэдмон вдруг подумал, что здесь, внутри одного из величайших соборов на свете, где испеченный человеком хлеб ежедневно становится плотью Бога, возможно все.
Отвернувшись от витража, он увидел, как Эди быстро возвращается, таща за собой молодого длинноволосого парня в очках.
— Это Уильям. Он согласился сделать быстрый набросок витража.
Человек дела, Уильям тотчас же достал из сумки альбом. Не обращая внимания на Кэдмона и Эди, он небрежно прислонился к девятисотлетней колонне и начал рисовать.