В следующее мгновение Санчес, похожий на видавшую виды щетку трубочиста, медленно вошел в комнату, сжимая в правой руке пистолет. Мощное оружие, способное оторвать человеку голову с плеч. Сделав два шага, он застыл, высматривая малейшие признаки движения.
Не шевелись, Эди. Ради всего святого, даже не думай о том, чтобы пошевелиться.
Кэдмон затаил дыхание, моля Бога о том, чтобы его противник не опустил взгляд вниз, на мотыгу, лежащую в шести футах перед его обутой в высокий ботинок правой ногой.
Крепче стиснув рукоятку топорика, он мысленно представил себе атаку. Тренировочный забег. В бытность свою в Оксфорде достаточно поиграв в крикет, Кэдмон собирался сначала просто выбросить топорик вперед на прямой руке, но, поняв, что нужной высоты ему не добиться, пересмотрел сценарий, мысленно нанеся удар, сгибая локоть.
Быстро взглянув краем глаза на тележку, он убедился в том, что Эди по-прежнему надежно скрывается в тени, и его взгляд снова вернулся к Санчесу, который осторожно сделал шаг вперед.
Кэдмон прикинул, что его противнику нужно сделать еще три шага до перевернутого вверх лезвия мотыги.
Два шага.
Один шаг.
Как и было запланировано, в то самое мгновение, когда обутая в ботинок нога Санчеса наступила на лезвие, рукоятка мотыги взлетела вверх, ударив верзилу прямо в лицо. Словно волчок, теряющий вращение, Санчес покачнулся. Воспользовавшись элементом внезапности, Кэдмон шагнул из тени и обрушил топорик на грудь врага.
Пробившийся сквозь висящую в воздухе пыль луч света сверкнул на движущемся лезвии.
Санчес непроизвольно отпрянул назад, загораживая рукой сердце, защищаясь от удара.
Тупое лезвие попало ему в правый бицепс, вонзаясь глубоко, но недостаточно глубоко. Взревев от боли, он схватил топорик за рукоятку и выдернул из раны. Остекленевшим, но все еще сфокусированным взглядом обвел комнату, сжимая в одной руке пистолет, а в другой — окровавленный топорик.
Увидев в углу Кэдмона, верзила прищурился. Медленно, без видимой спешки расправиться с противником, нацелил мощный пистолет Кэдмону в голову. Не имея возможности помешать пуле достичь цели, тот с вызовом застыл на месте.
Улыбаясь, Санчес нажал на спусковой крючок.
Глухой щелчок.
Улыбка разом исчезла с лица верзилы. Он снова нажал на спусковой крючок. И снова единственным звуком был щелчок бойка по пустому патроннику.
Патроны кончились.
Сдавленно выругавшись, Санчес отбросил бесполезный пистолет. Затем молниеносно набросился на Кэдмона, взмахнув рукой, целясь лезвием топорика в мягкие ткани живота, решительно настроенный выпотрошить своего противника. Кэдмон проворно отскочил в сторону, и лезвие промелькнуло в каком-то дюйме от него.
Краем глаза он увидел, как Эди вскочила на ноги и закричала:
— Ах ты, ублюдок!
С обезумевшими от ярости глазами, она сорвала с ближайшего крюка на стене цепь и начала размахивать ею над головой, наподобие средневековой булавы.
Обладающий на зависть быстрой реакцией, Санчес развернулся к ней.
И тут Кэдмон оторвал левую ногу от земли и вонзил резиновый сапог ему в почки. Прицельный удар отбросил верзилу на несколько шагов, и тот налетел головой на всевозможные железные инструменты, висящие на стене. Топорик, выскользнув из разжавшихся пальцев, упал на пол.
Не собираясь давать врагу время прийти в себя, Кэдмон бросился вперед. Обхватив одной рукой затылок Санчеса, а другой — его спину, он что есть силы ударил верзилу головой о железную тележку.
Стены бойни содрогнулись.
Санчес, оглушенный, с совиным выражением на лице, свернулся в зародышевый комок. Через мгновение он приоткрыл рот. Кэдмон так и не понял — чтобы заговорить или чтобы закричать. Из зияющей пасти вырвала лишь ярко-красная струйка крови. Затем тело содрогнулось в могучих спазмах, ноги конвульсивно забились. Кэдмон подозревал, что мозг верзилы продолжает бороться, все еще посылает членам команды «сражаться или бежать», не в силах признать неминуемое, отказываясь лечь и тихо умереть.
Эди отвернулась, не в силах видеть предсмертные судороги Санчеса.
Через какое-то время Кэдмон ласково тронул ее за плечо:
— Он умер. Куда он отправился, не могу сказать. Хотя, подозреваю, в пропуске в небесное царство ему откажут.
Эди взглянула на распростертый труп. Лишившись того животного духа, который называется душой, здоровенные мышцы обмякли, в широко раскрытых глазах застыл ужас.
— Мне надо отсюда выйти. — Отстранив Кэдмона, она, шатаясь, направилась к двери.
Присев на корточки, Кэдмон быстро обыскал карманы Санчеса. Завершив обыск, он следом за Эди вышел из бойни.
Оба молча посмотрели на заброшенный дом. Сырой ветер донес треск и стон гниющего дерева. Облупленная ставня размеренно колотилась о такую же облупленную оконную раму.
— И что теперь? — тихо проговорила Эди.
— Если мы хотим провести наш корабль в этот густой туман, нам нужно сохранять спокойствие, — ответил Кэдмон.
— А ты не мог подобрать более обнадеживающее клише?
— Извини. У меня в голове все смешалось.
— Как ты думаешь, Макфарлейн бросится в погоню?
Подумав какое-то мгновение, Кэдмон решительно покачал головой:
— Ковчег у него в руках. А больше его ничего не интересует.
Истинно в тот день произойдет великое потрясение на земле Израилевой. И вострепещут от лица Моего рыбы морские и птицы небесные, и звери полевые, и все пресмыкающиеся, ползающие по земле, и все люди, которые на лице земли, и обрушатся горы и упадут утесы, и все стены падут на землю. [56]
Открыв ящичек между передними сиденьями «Рейндж-Ровера», Стэнфорд Макфарлейн убрал туда свою потрепанную Библию; слова пророка Иезекииля, как всегда, вдохновили его.
Сидящий за рулем сержант-комендор пробурчал что-то себе под нос, снова жалуясь на то, что приходится ездить по левой стороне дороги. Макфарлейн не обращал на него никакого внимания. Скоро они будут в Маргейте. Маленькая рыбацкая шхуна у причала позволит обойти британскую таможню.
Он бросил горящий взор на грузовой контейнер, помещенный в багажник джипа.
Ковчег Завета.
Потребовалось больше двадцати лет, чтобы разыскать самую священную реликвию. Эти поиски были приказаны самим Господом, Макфарлейн изучал каждую зацепку, каждый слух, каждую теорию относительно судьбы Ковчега, какой бы безумной она ни была. Поиски приводили его в самые отдаленные уголки земного шара. Эфиопия. Ирак. Юг Франции. Одна за другой гипотезы отбрасывались, и в конце концов остались только четверостишия средневекового рыцаря Галена Годмерсхэмского.