— Ну же, — поторопил я сестру.
Джеки вздохнула, вертя банку в руках.
— Ты же знаешь Фейтфул-плейс. Хоть намек на скандал…
— …И все набросятся, как стервятники. Значит, сегодняшний подарок к обеду — это я?
Джеки неуверенно пожала плечами.
— Рози погибла в ту ночь, когда ты уехал. Кевин умер через две ночи, как ты вернулся. И ты отговаривал Дейли обращаться к копам. Некоторые… — Джеки осеклась.
— Это прикол такой, да? Что, Фейтфул-плейс считает меня убийцей Рози и Кевина?
— Не вся Фейтфул-плейс, только отдельные личности. Ох, Фрэнсис, послушай, они и сами в это не верят, просто им так интереснее: тебя не было, потом ты стал копом, ну и все остальное. Не обращай внимания, им же, как обычно, хочется кровавой трагедии.
Надо же… Такую подлянку мог бы подстроить Снайпер или остальные придурки из убойного, даже некоторые из нашего отдела, но чтобы родная улица… Я вдруг заметил, что смял в комок зажатую в руке пустую банку из-под сидра.
Джеки с беспокойством смотрела на меня.
— Ты понимаешь, о чем я? И потом, кто бы ни напал на Рози, он из наших. Кому интересно думать…
— Я сам местный.
Мы замолчали. Джеки нерешительно потянулась к моей руке; я отмахнулся. Комната казалась сумрачной и пугающей, по углам жались густые тени. За стеной, в гостиной, люди нестройно подпевали Святоше Томми: «Я старше стал и жестче, в мозгу от пива дым, меняется и Дублин; все стало здесь иным…»
— Люди при тебе такими обвинениями бросаются, а ты их в дом пускаешь? — взорвался я.
— Не тупи, — отрезала Джеки. — Мне никто ни слова не говорит, знают, что я их с дерьмом смешаю. Только намеки. Миссис Нолан сказала Кармеле, что ты всегда оказываешься вовремя, Салли Хирн напомнила маме, что ты всегда был вспыльчивым, нос Живчику разбил…
— Он дразнил Кевина, за что и схлопотал от меня. Нам тогда по десять лет было.
— Я знаю. Не думай о них, Фрэнсис. Не доставляй им такого удовольствия. Обычные идиотины. Уже насмотрелись представления под завязку, так нет же, всегда хочется еще. Фейтфул-плейс!
— Ага, — сказал я. — Фейтфул-плейс.
За стеной пение стало громче и стройнее — все больше народу подтягивали, некоторые довольно стройно: «Динь-динь-дон, гаснет свет, когда я вспоминаю Дублин в старые года…»
Я откинулся к стене и провел ладонью по лицу. Джеки искоса поглядывала на меня, допивая мой «Гиннесс».
— Пойдем обратно? — нерешительно спросила она.
— Ты так и не узнала, о чем Кевин хотел со мной поговорить?
Лицо Джеки застыло.
— Ох, Фрэнсис, прости — я бы спросила, но ведь ты сказал…
— Я помню, что я сказал.
— Он до тебя так и не дозвонился?
— Нет, не дозвонился.
Мы снова замолчали.
— Прости, Фрэнсис, — повторила Джеки.
— Ты не виновата.
— Нас будут искать.
— Я знаю. Еще одну минутку — и пойдем.
Джеки протянула мне банку.
Я помотал головой.
— Нет, мне нужно что-нибудь существеннее…
Под отставшей половицей у окна мы с Шаем прятали сигареты от Кевина; папаша, конечно, добрался и до этого тайника. Я вытащил полупустую бутылку водки, хорошенько глотнул и предложил Джеки.
— Господи, — удивленно ахнула она. — Ну что ж…
Она взяла у меня бутылку, деликатно отхлебнула и промокнула губы.
— Молодец! — Я как следует приложился к горлышку и вернул бутылку в тайник. — Пойдем навстречу линчевателям.
В этот самый момент звуки за стеной изменились. Пение прекратилось; через мгновение стихло жужжание беседы. Низкий мужской голос прорычал что-то сердитое, стул грохнулся о стену, и тут взвыла ма: что-то среднее между банши-плакальщицей и противоугонной сиреной.
Папаша и Мэтт Дейли уткнулись друг в друга подбородками в центре гостиной. Ма, в забрызганном сверху донизу лавандовом наряде, трещала без умолку:
— Я знала, скотина, знала! Всего один вечер, больше я ни о чем не просила…
Гости отшатнулись к стенам, чтобы не попасть под руку. Я через всю комнату поймал взгляд Шая — словно магнит сработал, — и мы принялись продираться через зрителей.
— Сядь! — рявкнул мистер Дейли.
— Па, — окликнул я отца, тронув его за плечо.
Он не заметил меня и завопил на Мэтта Дейли:
— Не смей мне указывать в моем доме!
— Па! — позвал Шай, с другого бока.
— Сядь, — повторил Мэтт Дейли, тихо и спокойно. — Не устраивай сцен.
Па ринулся вперед. По-настоящему важные навыки не угасают: я ухватил его, не отстав от Шая, пальцы привычно сомкнулись, спина напряглась в готовности, но па перестал сопротивляться, и колени его подогнулись. От жгучего стыда я покраснел до корней волос.
— Уберите его отсюда, — брезгливо бросила ма. Женщины с кудахтаньем сгрудились вокруг нее и принялись вытирать ее салфетками, но она от ярости ничего не замечала. — Вали, убирайся, иди в канаву, откуда пришел, я и не подумаю тебя вытаскивать оттуда — на поминках родного сына, скот, никакого уважения…
— Сука! — взревел па, пока мы выталкивали его в дверь. — Дешевая сраная шлюха!
— Во двор, — резко сказал Шай. — Пусть Дейли уходят через парадное.
— Имел я Мэтта Дейли, — сообщил нам па по дороге вниз. — И Тесси Дейли тоже. И вас обоих имел. Из вас троих один Кевин чего-то стоил.
Шай коротко рассмеялся неприятным горьким смехом. Он выглядел опасно измотанным.
— Вот тут ты, пожалуй, прав.
— Лучший из всех, — сказал па и зарыдал. — Сынок мой голубоглазенький!
— Ты хотел знать, как он? — спросил меня Шай. Мы смотрели друг на друга через папашину голову, и глаза братца горели, как бунзеновская горелка. — Вот и гляди. Наслаждайся… — Он ногой распахнул заднюю дверь, свалил папашу на ступеньку и направился вверх по лестнице.
Па, рыдая и жалуясь на несправедливость жизни, разошелся вовсю. Я прислонился к стене и закурил. Мутный оранжевый свет, лившийся непонятно откуда, придавал саду какую-то угловатую колючесть, в стиле Тима Бертона. Сарай, раньше служивший сортиром, стоял на месте, только утратил несколько досок и накренился под невообразимым углом. Позади, в доме, хлопнула дверь парадного: Дейли отправились домой.
Постепенно папаша начал истощаться, а может, задница замерзла. Он приглушил свою шарманку, вытер нос рукавом и заерзал, устраиваясь поудобнее на ступеньке.
— Дай закурить.
— Скажи «пожалуйста».
— Дай закурить! Отец я тебе или кто?!