— Я просто хочу поговорить.
Она позволила ему говорить. Ею владели противоречивые чувства: с одной стороны, страх, с другой — одиночество. С одной стороны, горькие разочарования в прошлом, с другой — расплывчатые перспективы. Ей надо было защищать своего ребенка и свое сердце от большого, красивого, вежливого мужчины, сидящего рядом с ней на залитой солнцем площади. Наконец она решила подождать и посмотреть, что будет, плыть по течению. Пусть себе говорит. И он говорил. Приходил через день. Иногда приносил какую-нибудь еду, всегда простую, никаких деликатесов: булочки, горячую картошку с солью и уксусом, иногда мисочку риса с карри или свое любимое блюдо — тефтели в остром соусе, которые продавались навынос в ресторанчике восточной кухни на Аддерли-стрит. Он часто угощал ее, делился с ней обедом. Постепенно она начала оттаивать. Рассказала новому знакомому о Пакамиле и о своем доме, ради которого она столько лет работала. Как трудно было выкупить его. Однажды он принес подарок для мальчика — головоломку, которую надо было собирать из кусочков. Тогда она сказала: нет, больше она с ним встречаться не будет. Она не станет знакомить его с Пакамиле. Мужчины всегда уходят. Они никогда не остаются. Он хороший человек, просто раньше Мириам казалось, что все мужчины одинаковы. Вообще так устроена жизнь: мужчины — временное явление. Они независимы. И не необходимы. Особенно для Пакамиле.
Не все мужчины, возразил тогда Тобела, и она готова была сказать: «Так вы все говорите», — но потом увидела его глаза, плотно сжатые губы — и промолчала. Он чем-то растрогал ее. Он долго молчал, а потом сказал:
— Я жил странной, дикой жизнью. Я совершал много такого…
— Какого?
— Во имя Борьбы. Я был другим. Жил другой жизнью. Мне не стыдно. Я делал то, во что верил. Все кончено. Сейчас я здесь такой, каким ты меня видишь.
— Все мы совершали разные поступки во имя Борьбы, — с облегчением произнесла она.
— Да, — кивнул он. — Я искал себя. Сейчас я нашел себя. Я знаю, кто я такой, и знаю, чего хочу. Я не дезертир.
Тогда она ему поверила. Он заглянул ей в глаза, и она ему поверила.
— «Ройвалк-1», даю прогноз погоды, — сказал диспетчер в Блумспрёйте. — С запада движется атмосферный фронт. В районе от Вернёкпана до Сомерсет-Ист возможна гроза.
Пилот заглянул в план полета:
— Мы прорвемся?
— «Ройвалк-1», ответ утвердительный, но лучше шевели помидорами, — посоветовал диспетчер, который знал, что «ройвалки» могут подниматься не выше шести километров.
— «Ройвалк-1» к взлету готов.
— «Ройвалк-2» к взлету готов.
— Взлет разрешаю. Задайте им там жару!
Два мощных двигателя «топаз» оглушительно взревели.
Наконец он почувствовал мотоцикл. Впереди показалась долина реки Хекс; он вышел из поворота, прибавил газу и ощутил радость от скорости. Впереди показался следующий поворот. Он снизил скорость, выбрал траекторию, повернул руль, наклонился и впервые не ощутил ни дискомфорта, ни страха — только гордость за одержанную маленькую победу, только радость от того, что овладел этой мощной силой. На выходе из поворота он прибавил газу, заранее сосредоточившись на следующем повороте. Впереди завиднелись чьи-то красные фонари — грузовик. Он вдруг вспомнил, что говорил инструктор на мотокурсах. Немножко адреналина не помешает. Сейчас от него потребуется чуть больше ловкости. Он переключил скорость, притормозил, обошел грузовик. Когда поднял голову, из-за горных вершин вышла луна, полная, яркая. И Тобела понял: у него все получится. Трудности остались позади, а впереди — дорога. Он прибавил газу. Вскоре показалась долина — в серебристом лунном свете она была похожа на волшебную страну.
Моника Клейнтьес сидела, ссутулившись, в кресле в гостиной в отцовском доме; на щеках блестели дорожки от слез. Напротив на краешке стула сидел Уильямс; и поза, и выражение его лица выражали участие.
— Мисс Клейнтьес, если бы речь шла о моем отце, я поступил бы точно так же, как вы. Вы совершили благородный поступок, — негромко сказал он. — Мы хотим поддержать вас.
Она кивнула и прикусила нижнюю губу, стиснув руки на коленях. За стеклами очков ее заплаканные глаза казались особенно большими.
— Нас интересуют только две подробности, способные пролить свет на ситуацию: во-первых, какие отношения связывают вашего отца и мистера Мпайипели? Во-вторых, какими сведениями он располагает?
— Я не знаю.
— Совсем не знаете? Даже не догадываетесь?
— Имена. Анкетные данные. Цифры. Какие-то сведения. Когда я спросила отца, что все это значит, он ответил: лучше мне не знать. По-моему… дело касается людей… — Взгляд Моники блуждал по фотографиям, черно-белым и цветным, которые висели на стенке, рядом с камином. На снимках были изображены разные люди.
— Каких людей? — Уильямс проследил за направлением ее взгляда и встал.
— Известных.
— А поточнее? — Он оглядел фотографии. Цветная семья на Трафальгарской площади: Джонни Клейнтьес, Моника, ей, наверное, лет пять, тогда ее ножки были полненькими и гладкими. Тогда они у нее еще были.
— Из АНК. Из руководства…
— Помните какие-нибудь фамилии?
На некоторых фото Клейнтьес был снят с теперешними членами правительства. На Красной площади, в Берлине — на фоне Берлинской стены. В Праге. Да уж, весьма характерные места для туризма во времена холодной войны.
— Он не говорил.
— Совсем ничего не говорил? — Уильямс посмотрел на свадебную фотографию Джонни Клейнтьеса. Мать Моники в белом; совсем не красавица, но гордая.
— Ничего.
Уильямс отвернулся от снимков и посмотрел на Монику.
— Мисс Клейнтьес, нам жизненно важно знать, какие именно сведения находятся сейчас у мистера Мпайипели. Это в интересах страны.
Руки вспорхнули с колен, слезы градом хлынули из глаз.
— Я не хотела ничего знать, а отец не хотел ничего говорить. Прошу вас…
— Понимаю, мисс Клейнтьес.
— Спасибо.
Он дал ей время успокоиться. Она потянулась за бумажными платками и негромко высморкалась.
— Итак, какие отношения связывают вашего отца и мистера Мпайипели?
— Отец знал его по общей Борьбе.
— Нельзя ли поконкретнее?
Моника взяла еще один платок. Сняла очки и тщательно вытерла слезы.
— Три недели… две или три недели назад отец пришел ко мне на работу. Раньше он никогда так не делал. Он принес лист бумаги. Сказал, что там записано имя и телефон человека, которому он полностью доверяет. Если с ним что-то случится, я должна позвонить Крошке Мпайипели.
— Крошке?
— Так у него было написано.
— Вы удивились?