— Какого рода отношения были между князем Бонапартом и Томасом?

— Почему вы меня об этом спрашиваете?

— Мне сообщили, что Софи дружит с Бонапартами. Томас тоже с ними дружил?

— Разумеется, они были знакомы, но особой дружбы между ними не было.

— Как они познакомились?

— Это длинная история. Не знаю, знаете ли вы, что мать Софи, то есть первая жена Томаса, корсиканка.

— Почему вы говорите «первая жена»? Что, у Томаса были еще жены?

— Нет, но у него были длительные отношения с другими женщинами. Одна из них была испанкой.

— Вы знаете, как ее звали?

— Нет. Томас не любил рассказывать о своем гетеросексуальном прошлом. Но возможно, это знает Софи.

— Откуда вам известно, что она испанка?

— Как-то раз, пытаясь найти банковские документы, я наткнулся на несколько любовных писем, написанных по-испански.

— И вы не видели подписи?

— Нет. Я прочел ровно столько, чтобы понять, что это личное письмо. У меня никогда не возникало желания шпионить за Томасом. Рискуешь обнаружить вещи, о которых лучше не знать.

— Где эти письма сейчас?

— Все наши вещи в Париже.

— В сейфе?

— Нет. У нас в Париже нет сейфа.

— Возможно, в целях раскрытия преступления нам понадобится взглянуть на эти письма.

— Зачем? Они же старые.

— Иногда раскрыть преступление помогают самые неожиданные вещи.

— Посмотрим, чем я смогу вам помочь.

— Благодарю вас. Оставим на время эти письма. Мы говорили о том, как ваш друг познакомился с князем Бонапартом.

— Мать Софи принадлежала к одной из самых богатых семей в Аяччо, Лучани. Рональд познакомился с ней летом на Лазурном Берегу, они влюбились друг в друга и поженились. Вскоре родилась Софи, и когда ей исполнилось три года, у них начались проблемы.

— Какого рода?

— Измены. Рональд много ездил, концертировал, а она использовала его отлучки, чтобы развлекаться с другими мужчинами. Говорят, так поступала Жозефина с Наполеоном. К тому же ему не нравилась Корсика. И все закончилось выгодным разводом.

— Выгодным для кого?

— Разумеется, для Рональда. При вступлении в брак они не разделили имущество, и половина ее состояния досталась ему.

— Значит, у Томаса были деньги.

— Гораздо больше, чем необходимо для того, чтобы жить на широкую ногу. Могу вас в этом заверить.

— Возможно, это объясняет, почему он не продал партитуру Бетховена. Деньги ему были не нужны.

— Он познакомился с Бонапартом после развода? — спросил Агилар. Ему надоело быть статистом, и, несмотря на запрет начальника, он решил присоединиться к допросу.

— Нет, это произошло совсем недавно. Софи всегда любила Корсику, да и я тоже. Вы были на этом острове?

— Не было случая. Разве только мой помощник, который не перестает нас удивлять, скажет, что он там был.

— Нет, там я не был, но если Корсика похожа на Сардинию, то могу вас уверить…

— Мы уже почти закончили, — сухо перебил Агилара инспектор. — Почему бы тебе не подогнать сюда машину? Расскажешь нам о Сардинии в другой раз.

— Их даже нельзя сравнивать, — сказал Делорм, хотя Агилар уже не мог его слышать, потому что по приказу своего шефа вышел на улицу. — В Корсику влюбляешься из-за запаха. Если в Андалусии пахнет цветами апельсина, то на Корсике пахнет маки.

— Маки?

— Так корсиканцы называют покрывающие остров заросли кустарника. Они источают такой аромат, что, раз вдохнув, — Делорм несколько раз прикоснулся кончиком указательного пальца к носу, — его нельзя забыть. Софи всегда жила в Аяччо и там познакомилась с Бонапартами. Жанна мгновенно почувствовала горячую симпатию к Софи, и они стали близкими подругами. Года два назад Софи удалось добиться от отца, чтобы он приехал на Корсику, и они ужинали в доме Бонапартов.

— Вы были вместе с ним?

— К сожалению, я не был приглашен. Знаете ли, князь — человек старомодный, и Софи, хоть и обожает меня, не хотела ставить хозяев в неудобное положение, приведя к ним на виллу гомосексуального партнера своего отца. Мне по-настоящему жаль, что я не присутствовал на этом ужине. Тогда вы из первых уст узнали бы об эпизоде, который случился за десертом.

— И что там произошло?

После рассказа Делорма Матеос понял, кого ему следует допросить следующим: князя Бонапарта.

Глава 35

Даниэль Паниагуа получил репродукцию недавно найденного портрета Бетховена, заказанную через интернет, в целости и сохранности.

Живопись была великолепна.

Среди многочисленных изображений композитора наиболее известен портрет кисти Штилера, где музыкант в искусно повязанном вокруг шеи красном шарфе и с партитурой «Торжественной мессы», которую он считал лучшим своим произведением, мрачно, слегка исподлобья смотрит на зрителей.

Штилер чрезвычайно гордился этой картиной, утверждая, что гений впервые согласился позировать художнику, и то лишь после долгих уговоров супругов Брентано, его друзей и покровителей. По памяти пришлось дописывать только руки, сжимающие ноты и карандаш, потому что композитор больше ни за что не соглашался позировать. Именно руки на новом портрете, не считая загадочной, как у Джоконды, улыбки, привлекли внимание Даниэля. Если левая рука спокойно лежала на корпусе рояля, то в правой он держал нотную тетрадь, на которой легко читались нотные знаки:

Это была одна из самых необычных мелодий, с которыми когда-либо приходилось сталкиваться Даниэлю. Особое его внимание привлекло настойчивое повторение в начале и конце строки интервала, который музыканты именуют тритоном, так как его величина составляет три целых тона. Со времен Средневековья и вплоть до эпохи барокко этот интервал называли «дьяволом в музыке», полагая, что с его помощью можно вызывать Сатану.

В одном старинном музыкальном трактате Даниэль прочел, что певцов, уличенных в интонировании этого интервала, могли подвергнуть пыткам и даже послать на костер, все остальные рассуждения о тритоне были покрыты густейшим теологическим мраком. В других сочинениях утверждалось, что тритон имеет сильную сексуальную составляющую, и потому церковные власти изгнали этот интервал из духовной музыки. Несколько веков спустя Леонард Бернстайн в «Вестсайдской истории» использовал тритон в качестве главного интервала, видимо, как символ непреодолимого влечения, которое испытывают друг к другу Тони и Мария: